Система образов в драме Островского «Бесприданница»

«Картинное» поведение Паратова имеет свои истоки в романтическом жизнетворчестве начала XIX в. Мы имеем дело с типом гусарского гуляки, бретера, героя кутежей и забав. Ю. М. Лотман показал, что в контексте романтической эпохи подобное поведение не воспринималось как недостойное и низкое, являясь «знаком вольномыслия». Поступки и слова, позы и жесты Паратова обнаруживают безвкусный наигрыш и эклектику. Рисуясь перед Ларисой, Карандышевым и купцами на манер светского аристократа, он мыслит себя в амплуа дворянского героя-фата. Пушки, шампанское, «большие усы при малых способностях», стилизация под русскую старину — это уже знакомые читателям и зрителям Островского атрибуты куража (Хлынов в «Горячем сердце»), столь характерного для купечества во второй половине XIX в.

Карандышев, жаждущий выбиться в люди и утолить жадное самолюбие, противопоставляет себя купцам, которые одолели его своим «фанфаронством», но прежде всего — Паратову, чье поведение он не без оснований оценивает как напускное. Герой создает свою «позу». Очень похожий на окружающих в стремлении первенствовать, он осознает именно свои действия как «законные»: «Я много, очень много перенес уколов для своего самолюбия; теперь я хочу и вправе погордиться и повеличаться». Цепочка действий Карандышева в пьесе — не только болезненно-напряженное (и тщетное) стремление овладеть словом, но и мучительные, до слез (плачут в драме только Лариса и он), попытки овладеть не свойственной людям его круга манерой поведения. Для достижения цели Карандышев «разные роли разыгрывает, дикие взгляды бросает, отчаянным прикидывается». Но в первую очередь он подражает Сергею Сергеевичу: «Ну чем я хуже Паратова?» — требует он откровенности от Ларисы. Он «донашивает» поведенческие одежды своего соперника: пытается устроить пышный обед, произнести на нем речь о своих достоинствах. Среди «поведенческих масок» Юлия Капитоныча — «маленький Паратов», мститель, «грозный муж», морализатор и к тому же — человек, притязающий на изысканность вкуса (турецкое оружие и дешевые ковры в гостиной).

При этом его легко сбить с принятого на себя тона, он как будто бы постоянно забывает текст своей роли. (Напомним в связи с этим показательное словечко «уж», гротескно использованное Островским в качестве речевого лейтмотива «бессловесной» Анфусы Тихоновны в «Волках и овцах».) В словесной дуэли с Паратовым Карандышев значительно уступает своему сопернику, его речь полна заученных штампов. «Топорщится», — оценивает поведение Карандышева Паратов. И это, по сути, справедливая характеристика карандышевской манеры самоутверждения — корявой, нескладной, неуклюжей.

Не уступая другим в желании «повеличаться», Карандышев всегда более унижен, всегда более жертва (в том числе и в разговорах с Ларисой); ему последовательно отказывают в праве на человеческий жест и торжественное слово. Рядом с его величаниями — слезы, рядом с масками — душевная обнаженность. И неудивительно, что Карандышев, с неустойчивостью его поведения, столь стремительно и легко надевает на себя маску мстителя, считая свои действия нормальными и законными: «Для меня нет теперь ни страха, ни жалости; только злоба лютая и жажда мести душат меня. Я буду мстить каждому из них, пока не убьют меня самого». Выстрел в Ларису поэтому естественно воспринять как следование поэтике маски: Карандышев стремится доказать, что его пистолеты — вовсе не бутафория.

Карандышев, произносящий «живое слово», конечно же, остается в памяти читателя и зрителя. Вместе с тем автору понятно отвращение Ларисы и ее матери от семейной жизни с Карандышевым: он лишен житейских способностей, выделки характера. Жесткое карандышевское «я хочу и вправе», как видно, встречает не менее жесткое «А по какому праву? » со стороны драматурга.

В сознании персонажей «Бесприданницы», отдающих дань этикету и жизнетворчеству, остается непреодоленной, если можно так выразиться, оппозиция «столица — провинция». В миросозерцании драматурга, как убедительно показала А. И. Журавлева, эта оппозиция была преодолена4 . Поэтому он отчужденно, с резкой и последовательной критичностью воспринимает стремление героев возвыситься над Бряхимовым и из него уйти. Европа и столица для купцов — непререкаемая норма, образец, ради которого можно презреть все свое, близкое и привычное. Знаменателен в этом отношении мотив Парижа в пьесе. Лариса нужна Кнурову и Вожеватову, чтобы покрасоваться на парижской выставке. Именно на это рассчитывает Огудалова, унижаясь перед купцами. Шутовская изнанка подобных стремлений представлена в пьесе образом Робинзона: обещанный, грезившийся ему Париж оказался всего-навсего трактиром на городской площади под таким названием.

Смех людей, окружающих Ларису, подобно соблюдению этикета, продиктован желанием поставить себя над другими. В этом смехе легко просматриваются надменность, бесчеловечность и преступная жестокость.

Персонажи, объединившиеся в издевательствах над беспомощным Карандышевым, выглядят у Островского тем более отталкивающими, что сами они весьма осмотрительны. С их точки зрения (как не вспомнить пословицу «человек человеку волк»), лучше быть сильным или хотя бы выглядеть таким, чем обнаружить слабость и быть осмеянным. Озабоченные внешними приличиями персонажи комически боятся стать поводом для насмешки, ибо осмеянный человек возвыситься над другими уже не сможет. В этом отношении насмешливость героев «Бесприданницы» функционально уподобляется престижному этикету: это ложные нормы жизни в изображенной среде. В сфере деловых забот герои выглядят не лучше, чем в сфере развлечений. Более того, в играх, которые можно назвать святотатством и кощунством, неприглядное существо персонажей пьесы предстает с предельной отчетливостью.

Из всего сказанного вытекает, что между ценностными установками персонажей, окружающих Ларису, очень много общего. Все в очень большой мере сосредоточены на своем внешнем облике во имя самоутверждения, желания первенствовать. Все стремятся к лидерству за счет человеческого достоинства других. Подобная расстановка персонажей нарушает традиционное построение драмы: героиня — женщина, заслуживающая любви, как жертва окружающих; сострадающие мать и отец; достойный или недостойный претендент на руку и сердце юной героини. В «Бесприданнице» эта привычная схема решительно отвергнута: мать Ларисы не жертва, а виновница ее драмы, претенденты на руку героини противопоставлены не как достойный — недостойный, а как счастливый — несчастливый, причем удачливых претендентов двое — Паратов и Кнуров.

Персонажи «Бесприданницы» сопоставлены не по принципу контраста, а по принципу вариации одного и того же жизненного существа. Автору, думается, было важно, чтобы читатель и зритель осознали одно и то же жизненное явление как многоликое, в его разнообразных поведенческих вариациях.