Сказки о дураке: новые обличья старого образа

Cказки о дураках не включены в школьную программу по литературе для 5-11-х классов. Отчасти объяснить такое положение можно многоплановостью смыслов этих произведений, трудностями в трактовке образа дурака. А между тем эти сказки особенно любимы детьми и интересны им: восемьдесят пять из ста опрошенных учащихся среди множества волшебных сказок выделили сказки о «низких» героях.

Кроме того, тема дурака — одна из сквозных в русской литературе, она найдет свое отражение в творчестве Гончарова, Достоевского, Толстого, Платонова, Солженицына, Шукшина. Без знания ее истоков многие великие образы не могут быть во всей глубине поняты учащимися. Именно поэтому, я думаю, обращение к сказкам о «низком» герое необходимо в курсе литературы средней школы.

В русском фольклоре существует огромный пласт сказок о дураках, поверхностное восприятие которых приводит к мысли о том, что главный герой — лентяй и лежебока, лежащий на печи, ни к чему не стремящийся, но получающий благо от высших сил из милости и снисхождения к его глупости. Однако такие выводы поверхностны, стоит присмотреться к образу дурака в сказках пристальнее.

Тип «низкого» героя волшебной сказки характерен для фольклора всех народов мира. Широко разработал методику сравнительного анализа образа дурака в международном фольклоре Е. М. Мелетинский. В иностранных вариантах сюжета о герое-«запечнике», «не подающем надежд», слово «дурак» как определение героя встречается крайне редко. «Наивность и бесхитростность присущи обычно герою западноевропейской волшебной сказки, однако «дурачком» он называется редко » .

«Наиболее совершенным в художественном отношении, глубоким и своеобразным типом демократического героя, «не подающего надежд», является излюбленный герой русской сказки Иванушка-дурачок» . Именно в русских сказках делается акцент на характеристике героя как дурачка, дурака. Почему? Дурачком считают и Ивана-царевича, женившегося на лягушке , и Мартынку, купившего за большие деньги кота и собаку , и Емелю .

Иван — дурак, потому что его окружают «умные»: это чаще всего братья, иногда мать, в сказках о падчерице — мачеха и ее родная дочь. Е. М. Мелетинский объясняет это противоречие началом разложения родовых связей. Сказка же, по его мнению, отражает этот процесс.

В сказках об обездоленном встречается мотив отношений матери и сына. Пожалуй, лишь эти сказки акцентируют внимание на этом моменте. Образ матери в других тематических группах чаще всего отсутствует . Такое положение не всегда легко объяснить ученикам.

Еще сложнее понять антагонизм между матерью и сыном, который наблюдается в некоторых сказках . В какой-то мере ответ на этот вопрос дает философия психоанализа. «Чтобы понять… сдвиг от матери к отцу, нужно принять во внимание существенную разницу между материнской и отцовской любовью» . Психоанализ определяет мать как символ природы, земли. Доказательства данной мысли мы во множестве находим в фольклоре: и в народных песнях, и в пословицах, и в поговорках.

Материнская любовь безусловна, земля рождает плоды для всех: добрых и злых, умных и глупых.

Образ матери в волшебной сказке или отсутствует совсем, или имеет значение родительницы, у которой сначала нет детей и которой они даются чудесными силами. Затем образ матери растворяется в повествовании, исполняя второстепенную роль, причем со смертью мужа часто умирает и жена-мать . Безусловно, главенствующим остается образ отца, чаще отца-покойника, который и после своей смерти не перестает следить за жизнью сыновей и покровительствовать наиболее послушному. «Отец представляет другой полюс человеческого существования: мир мысли, мир вещей, сделанных своими руками, мир закона и порядка, дисциплины, мир путешествий и приключений. Любовь отца — это любовь на определенных условиях» . К пониманию этого типа любви человечество приходит через монотеизм, когда Бог воплощает в себе любовь Отца.

В сказках отражение этого — образ отца-царя или отца-покойника, дающего задания и требующего послушания. «В самой природе отцовской любви заложено то, что послушание становится главной добродетелью, а непослушание — главным грехом» . Это объясняет, почему так жестоко наказываются «умные» братья, злые мачехи. Это объясняет, почему завуалирован образ матери или почему между сыном и матерью появляется антагонизм: на определенном этапе человеческого развития любовь матери отходит на второй план, потому что делает человека «рецептивной личностью: получать, быть под защитой, быть предметом заботы» .

В сказках о дураке образ отца отсутствует, возможно, потому, что главное действующее лицо — совершенно сформировавшийся тип, помощи семьи ему уже не надо, очень часто родственники — помеха и даже враждебная ему сила. Некоторым образом сказка иллюстрирует не всегда понятные ученикам слова из Евангелия от Матфея: «Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его» (Мф.

10, 35, 36).

Дурак, по выражению Горького, пассивен, глуп, и только уже поэтому волшебные силы ему помогают. Действительно, Емеля лежит на печи и на все просьбы невесток отвечает: «Я ленюсь», Мартынка после смерти отца «приедает» весь оставшийся хлеб. Другие, «умные» персонажи находятся в деятельности: братья уезжают торговать в город, невестки суетятся по хозяйству, мать бесконечно посылает Мартынку на базар.

Эти герои постоянно пекутся о хлебе насущном, ими движут земные страсти: жадность, зависть, честолюбие, — которые впоследствии приведут к преступлению. «…Человек — раб своей страсти, и его активность есть на самом деле «пассивность», потому что он гоним этой страстью» . Такой род деятельности неприемлем для дурака, он свободен и независим. Для него существует другое понятие деятельности. Кажется, что герой, уповая на свою лень, не желает затрачивать энергию на достижение внешних целей: нарубить дров, принести воды, пойти к царю на поклон. «Другое понятие деятельности означает работу внутренних сил человека, независимо от того, изменится ли что-нибудь от этого во внешнем мире» . Такое действие — всегда проявление внутренней силы, — по Спинозе, «добродетели» .

Сказка далека от психологизма, душевные переживания и внутренний монолог, многое объясняющие в иных жанрах литературы и фольклора, здесь отсутствуют. Следовательно, лишь путем анализа функции героя, его действий возможно приблизиться к пониманию замысла. «Для изучения сказки важен вопрос не что делают сказочные персонажи, а вопрос, кто делает и как делает» . Емеля отпускает щуку обратно в воду, Мартынка вместо нужной в хозяйстве вещи за большие деньги покупает кота и собаку. Дурак способен на любовь, милосердие и доброту, когда другие персонажи обустраивают свой материальный мир.

Уже за такую способность сказка награждает главного героя. Его не интересуют практические дела, он не замечает голода и холода, его одолевает лень, когда речь идет о бытовых вещах, деньги для дурака не имеют никакой ценности.

Исторически сложилось, что православие в России породило совершенно оригинальное и не известное другим культурам явление — юродство. «Юродивый — это тоже «дурак»» . Юродство как явление известно на Руси с XIV века, к XVIII веку оно начало искореняться. Волшебная сказка завершает свое жанровое формирование также в XVII-XVIII веках. Вполне возможно допустить мысль, что сказки о дураках, как наиболее поздние, вобрали в себя многие идеи, рожденные явлением русского юродства. Емеля, Мартынка, Иван — образы, во многом психологически несхожие, едины в одном — отчуждении от мира: их поведение непонятно, загадочно, они противопоставлены другим персонажам, «извергнуты» из мира. Поведение дурака всегда загадочно и противоречиво: Емеля едет в лес и по щучьему велению заготавливает там не только дрова, но и дубинку, которой позже побивает толпу.

Отношения Толпа — Юродивый — особого типа. Юродивый «руководит толпою и превращает ее в марионетку, в некое подобие коллективного персонажа» . В истории юродства известны многочисленные случаи, когда «дурачок» побивал людей, плевал на них, невзирая даже на священнический чин.

Исследователи этого явления указывают также на особенные отношения юродивых и царя. «Юродство тоскует о правде и любви, поэтому оно неизбежно переходит в обличение всякой неправды у людей — особенно часто и сурово нападало оно всегда на государственную власть, которая смиренно склонялась перед духовным величием юродства» . Отношения главного героя и царя в сказках о дураке всегда носят антагонистический характер. Царь и дурак «связаны незримой, но прочной нитью. Именно поэтому они могут меняться местами» . Эта мена в сказках о дураках нашла глубокое и символичное отображение: дурак неизменно получает свое собственное прекрасное царство, великолепней имеющегося у царя, обретает красавицу жену, сам становится молодцом «что ни в сказке сказать, ни пером описать».

Таким образом, сказка воплощает мечту человека о гармонии материального и идеального миров. Убогий, нищий дурак в результате находит для себя и для своей избранницы-царевны «прекрасный остров, на котором было премножество разных деревьев со всякими плодами» — прообраз небесного рая.

В волшебных сказках о дураке интересны художественные детали, повторяющиеся в различных вариантах. В сказке «По щучьему велению» мы находим большое количество христианской атрибутики: «Начал он Богу молиться; по целым дням голодает, а все молится»; «по щучьему велению, по Божьему благословению»; «Пошел в церковь, отстоял заутреню, воротился и стал разговляться»; царевна «ради праздничка Христова раздает бедным милостыню». В сказке «Емеля-дурак» интересна деталь: братья обещают Емеле привезти из города «красные сапоги». «На красные сапоги во всей империи имел право только царствующий император, кесарь, и никто более.

Красные сапоги на любом другом человеке в пределах империи — величайшее государственное преступление и святотатство» . Красные сапоги дурака в волшебной сказке — символ его будущей власти, надмирности и избранности.

Русский дурак лежит на печи. Печь — место его пребывания в людском обществе. В этой связи интересна история некоторых церковных обрядов, имевших место в священнодействе XIV-XVII веков. «Чин пещного действа» совершался за несколько дней до Рождества.

Печь являлась его главным атрибутом, ее устанавливали посреди церкви, в ней читалось Евангелие, в ней «сжигались» три отрока, и из нее же они выходили возрожденные. Особые функции выполняли «халдеи» — святочные ряженые, несшие в толпу амбивалентную идею тождества добра и зла, смерти и жизни.

Предлагаемый анализ образа дурака в русской сказке позволяет не только понять его корни, но и увидеть ту его красоту, о которой говорили Достоевский и Толстой, но которая не всегда понятна сейчас нашему ученику.