Сложность и драматизм пути Нехлюдова и Толстого

В биографических повестях Толстого многое намечает будущее и предвещает его. Так, в них уже звучит та весьма характерная для Толстого тема нравственного совершенствования, которая со временем будет играть все более важную роль в его мировоззрении. Интересно, что идею нравственного самосовершенствования в ранних повестях пропагандирует герой по фамилии Нехлюдов. Имя Нехлюдова еще не раз возникнет в произведениях Толстого: в «Записках маркера» (1853), в «Утре помещика» (1856), в «Люцерне» (1857), в «Воскресении» (1889- ’18!)!)). В каждом из этих произведений герой по имени Нехлюдов будет восприниматься читателем в особенно тесной связи с автором. Это авторское эго, своеобразный литературный двойник, не тождественный автору, но близкий ему и выражающий нечто для автора важное и существенное. Именно поэтому имя Нехлюдова и сам герой, так называемый, в творчестве Толстого получит особое значение. В разных произведениях Толстого Нехлюдов будет все тот же и каждый раз новый. Он и постоянный, и изменяющийся. Как и сам Толстой, как и толстовский взгляд на вещи. В эволюции Нехлюдова в значительной мере отражается сложность и драматизм пути Толстого, а сам Нехлюдов, появляясь в произведениях Толстого, становится как бы знаком изменений — знаком пути.

Находясь на Кавказе, Толстой писал не только «Детство» и «Отрочество». Там же, но свежим впечатлениям, основываясь на собственном опыте, он начал писать военные рассказы. Его рассказы о войне, как и «Детство», тоже были новым словом в литературе, они намечали новые и важные вехи на пути русской и мировой литературы.

Первый рассказ Толстого из цикла кавказских военных рассказов назывался «Набег». Работу пад ним Толстой начал в Пятигорске в мае 1852 г., закончил его с декабре того же года. Сохранилось несколько редакций рассказа: Толстой писал его старательно, многое в ием переделывая и исправляя; к своей работе Толстой относился очень серьезно, придавая ей, видимо, важное значение. Новаторский характер рассказа заключался уже в самом его замысле, он хорошо осознавался самим Толстым. Именно поэтому Толстой и дорожил им так.

«Набег» — произведение и по внутренним истокам, и но содержанию острополемическое. Как всякий истинный новатор в литературе, Толстой не просто утверждал спою особенную правду, но и отвергал то, что до сих пор за правду принималось. И в «Набеге», и в других военных рассказах Толстой отвергал шаблонное, внешне героизированное и драматизированное изображение войны в духе Марлинского и Данилевского.

И автору «Набега» и других военных рассказов нетрудно было узнать автора «Детства». Цели писателем: ставились те же: проникновенно по внутренний мир человека. Только теперь, в военных рассказах, художественному исследованию подлежал внутренний мир человека, оказавшегося в необычных обстоятельствах — на войне. Это заметно осложняло задачу и требовало еще более бесстрашного и более глубокого проникновения в человеческие души. Как заметил Аполлон Григорьев, Толстой с первых шагов отличался «своим беспощадным анализом». II к этому он добавлял: «Анализ поразил всех как в «Детстве и отрочестве», так и в самих «Военных рассказах», первом полном и цельном выражении психического процесса»

В очерке «Набег» перед читателем проходит ряд человеческих характеров: капитан Хлопов, Розенкранц, Алании, солдаты. Все это очень разные люди — и по-разному к ним относится автор. При этом авторское отношение к героям лишено однозначности: сам психологический, аналитический метод не допускает такой однозначности. Это, однако, не мешает Толстому симпатизировать одним героям и быть холодным к другим. Все свои симпатии он отдает людям простым, цельным, не любящим показного, нравственно чистым. Таким, как

Григорьев Ли. Граф Л. Толстой и его сочинения. Статья вторая.-Григорьев Ан.

Капитан Хлопов. «В фигуре капитана,- говорит рассказчик,- было очень мало воинственного, но зато в ней было столько истины и простоты, что она необыкновенно поразила меня. «Вот кто истинно храбр», сказалось мне невольно. Он был точно таким же, каким я всегда видал его: те же спокойные движения, тот же ровный голос, то же выражение бесхитростности на его некрасивом, но простом лице; только по более, чем обыкновенно, светлому взгляду можно было заметить в нем внимание человека, спокойно занятого своим делом. Легко сказать: таким же, как всегда! Но сколько различных оттенков я замечал в других: один хочет казаться спокойнее, другой суровее, третий веселее, чем обыкновенно; по лицу же капитана заметно, что он и не понимает, зачем казаться».

Толстой остается верным своему нравственному, человеческому идеалу. Любимый герой Толстого из военных рассказов в главных своих чертах похож на любимого героя из повести «Детство». Между характером капитана Хлопова и Натальи Савишны отличие внешнее, а не но существу. С другой стороны, от Хлопова идет прямая линия к Тушину, Тимохину, к другим любимым толстовским героям будущих его произведений.

То, что было открыто Толстым в кавказских военных рассказах — и в «Набеге», и в «Рубке леса» (рассказе, написанном позднее, по на том же материале, что и «Набег», и в том же художественном ключе) — найдет свое продолжение и полное развитие в знаменитых «Севастопольских рассказах». Яркое и имевшее большие историко-литературные последствия новаторство «Севастопольских рассказов», с точки зрения осмысления всего литературного пути Толстого, не было неожиданным, оно было подготовлено предшествующим его творчеством.