Советы по изучению «Записок охотника» Тургенева

В изучении «Записок охотника» давно сложились свои устойчивые традиции. Когда мы говорим об антикрепостническом содержании книги, то вспоминаем рассказ «Бурмистр», рассуждая же о поэтической ее стихии, останавливаемся на «Певцах», «Бежине луге», «Свидании». Конечно, в книге Тургенева есть несравненные обличительные и уникальные поэтические страницы.

Но — не теряется ли при таком постраничном изучении истинный ее масштаб, не принижается ли ее значение в русской классической литературе XIX в.? Эти вопросы и волнуют в первую очередь автора настоящей работы. Не вдаваясь в подробный анализ каждого из рассказов, он питается увидеть в книге Тургенева единый и по-своему цельны/! художественный организм, найти эстетические законы его единства.

В конкретном разборе «Записок охотника» ни на секунду не выпускается из поля зрения одна ключевая в методическом отношении мыль. В письме к критику Н. Н. Страхову от 26 апреля 1876 года Л. П. Толстой, работавший тогда над завершением «Анны Карениной», иронически отозвался о бесплодном извлечении «отдельных» мыслей из литературных произведений. «…Для критики искусств, — сказал Толстой,- нужны люди, которые бы показывали бессмыслицу отыскивания мыслей в художественном произведении и постоянно руководили бы читателе! в том бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства, и к тем законам, которые служат основанием этих сцеплений» ‘.

Разумеется, не случайно целостный анализ «Записок охотника» оплодотворяла именно чта толстовская мысль. Ведь художественное единство книги Тургенева в процессе «легкого» чтения неуловимо. В ней более двадцати отдельных очерков, между которыми совершенно отсутствует привычная для неискушенного читателя событийная снизь. В каждом очерке новые герои, новые происшествия п свой маленький художественный мир. Герои один за другим меняются и нигде не сходятся вместе.

Но стоит приглядеться внимательно — и между ними явственно проступит общая художественная основа, а за нею — «хоровая» народная судьба. Как достигается в «Записках…» это чудо искусства, это ощущение единства жизни в шумном и пестром ее многообразии? Секрет, по-видимому, заключен в «бесконечном лабиринте сцеплений», по законам которых писал свои романы и Лев Толстой

Вспомним «Анну Каренину», объединяющую под одной обложкой два разных «романа» . Единственная встреча героев в конце произведения уже ничего не меняет в определившейся их судьбе. Повествование в » Анне Карениной » развивается необычно: Толстой упорно «смешивает» два романа, чередуя сцены из жизни Анны с эпизодами из жизни Левина. Но это чередование не хаотично: оно подчиняется строгому художественному ритму и точным «внутренним рифмам». Наиболее яркая из них — скачки в романе Анны и косьба в романе Левина.

И хотя герои не встречаются вплоть до конца повествования, их жизни вступают в художественную связь, доступную лишь большому, тонкому искусству.

И разве не удивительно, что эстетические законы, которые мы привыкли считать сугубо индивидуальным достоянием Толстого, формируются впервые у Тургенева в «Записках охотника», складываются задолго до появления » Войны и мира » и «Анны Карениной».

Предлагаемый в этой маленькой книжке разбор «Записок охотника» адресован прежде всего учителю литературы старших классов, где впервые дается целостная характеристика тургеневской книги. В среднем звене, в силу необходимости, изучаются лишь избранные страницы цикла. Но тем более важно почувствовать живую связь этих страниц с внутренним миром книги и в ходе конкретного их анализа вести ученическое, восприятие от части к целому, от детали к широким художественным горизонтам.

Целостный взгляд на «Записки…» дает ключ и к анализу отдельных рассказов, пробуждает ощущение эпической масштабности незаметных на первый взгляд мелочей и подробностей их художественной структуры.

Вместе с тем изучение внутреннего единства «Записок охотника» по-новому освещает эпическую основу «Отцов и детей», «Мороза, Красного носа», «Преступления и наказания», «Войны и мира». Тургеневский цикл при внимательном и бережном к нему отношении раскрывает перед любознательным читателем тайны национального своеобразия русского реализма у самых его корней, у самых его истоков.