Стилистические особенности критической прозы А. Белого

Критическая проза Белого необычайно широка и разнообразна по содержанию и жанрово-тематическому диапазону. Целая серия малых и больших его статей, как уже говорилось, посвящена философско-эстетическим вопросам, прежде всего теоретическому обоснованию символизма. Рядом с ними — импрессионистические литературные портреты русских писателей XX века и статьи-рецензии на их произведения, иногда исключительно блестящие и оригинальные по форме, например «Трилогия Мережковского» или — о Ф. Сологубе — «Далай-лама из Сапожка» — обе 1908 года. Далее — многочисленные рецензии на философские, научные и даже социально-политические и публицистические книги. Далее — лирические этюды («Луг зеленый», «Маски», «Химеры»), достигающие в отдельных случаях крайних пределов метафорического, иррационально-импрессионистического стиля с его субъективно-прихотливыми «эзотерическими» шифрами.

И, наконец, большое количество — чуждых Вяч. Иванову и редких у Блока гротескных, иногда пафосных, публицистических и литературно-полемических журнальных и газетных статей, заметок и рецензий, в которых разоблачались отступления от «ортодоксального» символизма или грубая вульгаризация его, «модернистский демимонд» (например, статья «Штемпелеванная калоша»). Одним из главных объектов нападок Белого был тогда Г, Чулков, — роль его, согласно позднейшему признанию самого Белого, была им сильно преувеличена. В этих статьях (1907-1908) А. Белый, в отличие от Блока, далекого от «фракционных» позиций внутри символистской литературы, выступал не только как поборник и пропагандист символизма, но и как ревностный сторонник литературной тактики московской группы литераторов, объединенной вокруг Брюсова и журнала «Весы».

Неравноценность всей этой грандиозной критической продукции Белого, путаные и невнятные пассажи, местами стилистическая небрежность, следы торопливости, вторжение вычурной декадентской фразеологии и образности («Заяц мира», «Ночь, воздушная собака» и т. п.), капризная субъективность многих суждений, болезненно-несправедливые выпады, усложненность и вместе с тем незавершенность теоретических построений, — все это ослабляет, но не обесценивает критическую прозу Белого.

Ее глубина, интеллектуальное остроумие и блеск, яркость ее неожиданных словесно-образных, иногда каламбурных сочетаний, (особенность, чуждая другим критикам-символистам), мастерство его сжатых и-удивительно концентрированных рецензий, основательные философские познания, смелость философских интерпретаций и артистическая зоркость литературного анализа, даже затемненного нередко предвзятыми суждениями, — свидетельствуют об исключительно высоком уровне его критических сочинений, соединяющих силу дискурсивной мысли и поэтическую выразительность. «Я стараюсь не доказывать, но показывать.

Именно эта поэтическая основа статей Белого и понималась той критикой, которая была настроена к нему благожелательно, как самое ценное их свойство. «По прочтении обеих частей книги («Символизм» Белого) образ поэта-мыслителя странно двоится, утверждает рецензент журнала «Логос» Ф. Степун.- Некий пророк, сбрасывающий свою мантию и облекающий себя в рабочий лабораторный халат. Не алхимик ли? И действительно, все здание разбираемой книги как бы овеяно духом средневековья, но возведено на совершенно ином основании. Основание это погружено глубоко в землю. И жаль взрывать ее. Как цветами, увивающими вес, поросла она и украсилась удивительными образами и сравнениями поэта; как утреннею росою, грустно-туманною, увлажнилась несравненным лиризмом».

В критических выступлениях Белого неизменно присутствовал этический момент и связанные с ним страстность, смятенность и порывистость, которых не было ни у Вяч. Иванова, ни у Брюсова. Они-то и приводили его иногда к «попиранью заветных святынь» (Блок), к неожиданным, шокирующим его современников, саморазрушительным, хотя и оправданным его внутренней лирической логикой, диверсиям против таких дорогих, интимно важных для него ценностей, как творчество Достоевского, музыкальное искусство или философия, как таковая.

Критическая проза А. Белого имела в формировании эстетических взглядов Блока 900-х годов большее значение, чем статьи Брюсова. Однако литературно-критические выступления Белого (за исключением его полемики), весь их дух и объединяющая их личность автора, несмотря на ряд расхождений, привлекали Блока живее и сильнее, чем статьи Вяч. Иванова.

Бесспорно, приведенных данных недостаточно, чтобы составить полное представление о соотношении критической прозы Блока с критикой других символистов. До сих пор здесь говорилось главным образом о моментах, сближающих его с этой критикой, — и эти моменты в развитии молодого Блока долгое время имели большое значение. Но уже и тогда факты, свидетельствующие о близости Блока-критика с его соратниками по символизму, сосуществовали с противоположными им, выявляющими несходство и несогласие не только в частностях, но и в общем характере лирического пафоса и направлении мысли. И нужно сказать, и это не раз отмечалось в литературе,- развитие Блока последовательно уводило его от его ближайшего литературного окружения.