Стихотворение Иосифа Бродского «Пилигримы»

Восприятие, истолкование, оценка

Название стихотворения вызывает ассоциации с дорогой, милостыней и смиренным несением своего креста. Ветхоризной вереницей проходят перед глазами палимые солнцем, исхлестанные ветром и дождем «нищие духом» странники-богомольцы, олицетворяющие евангельское: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное». Вспоминаются былинные калики перехожие, напоившие живой водой просидевшего сиднем на печи тридцать лет и три года Илью Муромца и вдохновившие его на защиту земли родной от поругания и разорения, и слепые гусляры, идущие поклониться иконе чудотворной и открывшие сердцу Петруся Понельского многострадальную, но великую во всех своих проявлениях жизнь…

Преодолевая текстовое пространство, проторенное пилигримами И. Бродского, пристально всматриваясь в увиденное на этом пути и в самих путешественников, мы, обнаруживая в них черты духовного наследства «преданий старины глубокой», в то же время замечаем, что они идут гораздо дальше традиционных паломников.

Пятикратной анафорой «мимо», обозначающей направление движения пилигримов в самом начале стихотворения, автор подчеркивает, что они минуют все земное, материальное, рациональное, предметное и прагматическое. И «ристалища», где люди состязаются друг с другом за право ложного превосходства. И «капища», и «храмы», где фанатики поклоняются «идолам» и «кумирам» . И «шикарные кладбища» .

И «бары» . И «большие базары», атмосфера которых пропитана продажностью. И Мекку, и Рим, которые, казалось бы, должны стать конечными пунктами паломничества , а на деле оказываются в одном ряду с «большими базарами» .

И даже сам мир и горе, его населяющее.

Таким образом, истинная религия не в храмах и капищах, а в сердцах пилигримов:

Глаза их полны заката. Сердца их полны рассвета.

Эти строчки созвучны заповеди блаженства: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят».

Стихотворение начинается с перечисления однородных дополнений, выраженных существительными, называющими предметные реалии окружающего материального мира, мимо которого идут пилигримы. Эти реалии, действительно, несмотря на свою материальность, лишь дополнение к миру истинному, находящемуся в сердцах странников. Аллитерация звука, напоминающая рычание, орфоэпически характеризует злобу этого внешнего мира, тем не менее не ожесточающую сердца путешественников, о чем свидетельствует мягкий ассонанс звука, на протяжении всего стихотворения ненавязчиво, но стойко уравновешивающий это «рычание».

«Синее солнце» — единственный образ, находящийся вне земли. Это своеобразное благословение свыше, от него веет и глубиной, и безбрежностью синего моря, и высотой, чистотой и необъятностью синего неба, и недостижимой привлекательностью Синей Птицы Счастья.

После однородных дополнений следуют однородные определения, описывающие самих пилигримов и свойства окружающего их мира:

Увечны они, горбаты. Голодны, полуодеты.

Такими они видятся тем, кто проводит время на «ристалищах», «базарах» и в «барах». Вспомним, какой виделась свита Воланда всевозможным лиходеевым и варенухам и какой она предстала перед просветленным читательским взором в конце булгаковского романа.

Мир предстает «ослепительно снежным и сомнительно нежным», потому что внешняя красивость часто закрывает людям глаза на человеческие страдания и лишения. Эпифора в 18-й и 19-й строках и констатирующее «да» окончательно рассеивают мечты о так называемом «светлом будущем». Анафора «мир останется» соединяет два определения в одно — циничное, но точное — «вечно лживый».

Постижимость и бесконечность — своеобразная антитеза. Под постижимостью понимается конец чего-либо, но знание причин человеческих проблем не означает их конечность:

И значит, не будет толка от веры в себя да в Бога, и значит, остались только Иллюзия и Дорога.

К такому парадоксальному на первый взгляд выводу подводит нас автор. Следовательно, все бессмысленно? От этих строк веет мрачной безысходностью Экклезиаста.

Куда же тогда и для чего идут пилигримы, если они не в состоянии ничего изменить, все «останется прежним», то есть лживым?

Но что значит «толк»? Смысл, польза, прок, разновидность какого-либо религиозного или политического направления?

Все, мимо чего проходят пилигримы, отражается в их глазах как закат:

За ними поют пустыни, Вспыхивают зарницы, Звезды дрожат над ними…

Все это предвещает конец света. Но его не будет, после заката вновь наступает рассвет, а значит — жизнь продолжается.

Композиция стихотворения — антиклимакс Иллюзии и климакс Дороги. В начале пилигримы «идут по земле» в поисках смысла и справедливости. В дальнейшем появляется сомнение в их существовании, а затем уже, казалось бы, разочарование в себе и в Боге. Желание сделать мир чище и справедливее — всего лишь «Иллюзия».

Чем дальше пролегает «Дорога», тем отчетливее понимание того, что нельзя изменить внешний мир, можно лишь сохранить в чистоте и непорочности мир внутренний. Миссия пилигримов, сберегших в своей душе самое светлое и чистое, безнадежна с точки зрения практической пользы. Значит, снова и снова кровопролитные войны будут «удобрять» землю.

Пилигримы не могут изменить внешний мир, он остается таким, каким был, но если бы не они, его бы не стало вообще, он бы разрушился и после заката не наступило бы уже никакого рассвета. Они, проходя мимо мира и горя, несут в своих сердцах рассвет и тем самым крутят карусель жизни, не давая ей остановиться. Идея стихотворения заключается в вечном движении жизни:

И быть над землей закатам, и быть над землей рассветам.

Это своеобразная интерпретация библейского описания сотворения земли: «И был вечер, и было утро».

Завершается стихотворение двумя глаголами, обозначающими действия по отношению к центральному образу — земле, являющимися своего рода квинтэссенцией всех земных дел, и двумя существительными, называющими производителей этих действий, обеспечивающих земное равновесие, выражающееся в чередовании закатов и рассветов:

Удобрить ее солдатам. Одобрить ее поэтам.

Последний, поистине ключевой образ , подобно вспышке, озаряет сознание читателя неожиданным открытием, вызывая настоящую катарсисную реакцию. Пилигримы — это и есть истинные поэты. Такие, каким был сам И. А. Бродский.

Его судили и награждали, хулили и хвалили, изгоняли и привечали, а он просто шел «мимо» всего этого, глядя на мир глазами, полными заката, и чувствуя его сердцем, полным рассвета, и в 56-летнем возрасте «удобрил» землю, которую всю свою жизнь «одобрял» такой, какая она есть, будучи поэтом-пилигримом.