Стихотворение В. В. Маяковского «Скрипка и немножко нервно»

Восприятие, истолкование, оценка

Публикуем два выпускных Сочинения, написанных в одной школе, не подвергнув их даже минимальной правке, со всеми шероховатостями и неточностями, которые, на наш взгляд, не мешают поставить за каждую из работ твердую пятерку. Несмотря на многочисленные учительские претензии к формулировкам тем, надо признать: видно, не так плохи темы, если они побуждают к созданию хороших работ.

Мы рассмотрим и другие выпускные сочинения, присланные учителями словесности и заслуживающие, с их точки зрения, внимания читателей.

Стихотворение написано в 1914 году, относится к ранней лирике Маяковского, основная тема которой — отношения лирического героя с людьми, природой, вселенной, а не проблемы советского государства или пороки капиталистического мира. Герой — одинокий романтик, бунтующий против всего пошлого, старого, мещанского в жизни, в сознании людей, стремящийся изменить мир вокруг себя не для себя, а для всех. Но его не понимают, не хотят слушать , окружающие делают все, чтобы не воспринимать его всерьез: вешают на него ярлык «рыжего», смеются, просто делают вид, что не замечают.

Одиночество героя, таким образом, вынужденное, он страдает от него и от отношения к нему людей. Сам же он готов выслушать любого, попавшего в беду, утешить плачущего, поддержать жестоко осмеянного грубой толпой, потому что знает, каково это — «ничего не уметь доказать», потому что бабочка его сердца многое способна выдержать.

Это стихотворение — рассказ о встрече лирического героя с «родственной душой» — скрипкой в оркестре, которая, подобно ему, не играет слаженно, вместе со всеми инструментами, а смущает, распугивает, раздражает их своей, как кажется всем, неуместной открытостью, чрезмерной искренностью. Плакать, «реветь» — это слишком, это для остальных непонятно, это представляется глупым. «По-детски» — значит ожидать от других больше душевной теплоты и понимания, чем они хотят и могут тебе дать, значит быть слишком доверчивым. Поэтому просьба выслушать не найдет отклика, она породит скрытое раздражение или смех. Барабан своим «хорошо» будто бы уговаривает замолчать, тарелка вопросы задает не с целью понять, что же говорит скрипка, а чтобы выразить свое глупое возмущение таким поведением.

Геликон просто ругается. Скрипка оказалась вне оркестра, он «чужо» смотрит на ее плач, именно «смотрит», а не слушает, другим инструментам не важно, о чем, почему она плачет, им интересна эта почти истерика, это странное, немного оскорбительное для одних, тягостное для других зрелище. Скрипка противопоставляется оркестру, она для него становится чужой, при этом ее неуместный плач оркестр разрушает.

И только лирический герой, одинокий среди людей, понял, что эта скрипка в этом оркестре — такая же, как он: слишком искренняя, слишком доверчивая, она хочет высказать так много важного, но никто не желает ее слушать, она помеха для окружающих . Осознание того, что он не одинок, приводит героя в такое же волнение, что и у скрипки. Он уже не видит ничего, кроме ставшего ему родным существа , он идет напролом к ней, пугая и смеша предметы и людей вокруг себя так же, как делает это она. Восклицание «Боже!» богоборцу Маяковскому только потом покажется ненужным, неуместным , но в минуту такого волнения, такой захлебывающейся радости о ком еще вспомнить, кого призвать? И вот герой наконец вместе со скрипкой, своей «деревянной невестой», их уже двое, насмешки музыкантов его не смущают, а только подсказывают предложить «руку и сердце».

Финал стихотворения — открытый, радостный, вдохновенный вопрос. Ответ угадывается.

В стихотворении лирический герой — человек, скрипка — предмет, пусть одушевленный. А остальные действующие лица — существа странные: то ли музыканты, то ли инструменты. С одной стороны, их реплики, безусловно, подражают звукам инструментов: гулким ударам барабана, лязгу тарелок; с другой стороны, трусливо «шмыгнуть» на улицу в состоянии человек, а не громоздкий барабан, у геликона нет лица, но лицо музыканта — медного цвета, как металл инструмента. Получается, что внешне лирический герой и скрипка более всего различны, но они находятся на «полюсах», они одинаково чужды той аморфной массе, которую представляет из себя оркестр, и это их сближает. Герой не может найти возлюбленной среди людей.

Здесь ему невестой становится скрипка, в другом стихотворении о луне он говорит: «жена моя, моя любовница рыжеволосая». Понимание и любовь он может найти только вне мира людей, но сама возможность этого столь радостна, а люди так ничтожны и пошлы, а скрипка так похожа на него, что «деревянность» невесты нисколько не смущает жениха. Она все же одушевлена больше, чем музыканты оркестра: скрипка похожа на человека , а люди уподобляются инструментам, на которых играют, сливаются с ними.

На первый взгляд может показаться парадоксальным, что площадной крикун Маяковский с его ораторскими интонациями, строчками-лозунгами, аллитерациями на «р», «гр», «г», «ж», нарочитой антиэстетичностью изображаемого говорит, что похож на скрипку — инструмент, давно к тому времени ставший символом гармонии, «звуков сладких» . Но эта скрипка действительно под стать автору, действительно похожа на него. «Издергалась», «разревелась» — это еще только «немножко нервно», она не поет, она плачет «без слов» и, что необычнее всего для скрипки, «без такта». Это новая музыка, как стихи Маяковского — новая поэзия, так же непонятая, непризнанная, ничего не умеющая доказать, комета, чей хвост — скандал. В этом стихотворении вообще много крика, восклицаний, вопросов, но все они задаются вразнобой.

Оркестр не играет слаженно, он разбегается, каждый инструмент играет свое, совершенно не думая о других. Кроме скрипки, все упомянутые инструменты — либо ударные, либо медные, их звуки звонки, а у Маяковского они становятся пронзительными . Оркестр в стихотворении — не синоним академической строгости и завершенной гармоничности, а галдящая толпа инструментов, довольно несимпатичная, как всякая толпа.

Лексика стихотворения грубо экспрессивна, это характерно для стиля автора. К тому же для столь сильного эмоционального напряжения другие слова не подойдут. Поэтому скрипка «разревелась», а не «расплакалась», поэтому так легко употребляются слова «дура», «плакса» , грубое «наплевать», ироничное «голова» .

Лирический герой, не стесняясь, «орет», а не «говорит» или «убеждает», «броситься на шею» для него естественно, он не будет стесняться. Из устойчивого словосочетания «броситься на шею» получается конкретный образ деревянной шеи скрипки, в инструменте подчеркивается его внешнее сходство с женским телом.

Самые важные слова автор выделяет как отдельные «ступеньки» «лесенки» стихотворения, не согласуясь с рифмой, для еще большего подчеркивания их значимости, для визуального выделения:

Я вот тоже ору — а доказать ничего не умею.

Слово «ору» ни с чем в стихотворении не рифмуется, но это одна из главных характеристик обоих героев. Рифмы же, как всегда у Маяковского, неточные, составные, часто неожиданные: «смотрел, как» — «тарелка», «скрипка» — «влип как». Для автора рифма — одно из самых сильных выразительных средств, тот запал, который взрывает строчку, мастерством рифмовки он владеет в совершенстве. Звучная, рокочущая аллитерация на «р» присутствует во всем тексте стихотворения, а лязг медной тарелки передан звуком «л»: «глупая тарелка вылязгивала…»

Ситуация, описанная в этом стихотворении , повторяется в произведении «Хорошее отношение к лошадям». Здесь автор, утешая упавшую лошадь, говорит: «Все мы немножко лошади», подразумевая всех людей. Но при этом в гогочущей толпе на Кузнецком он один сочувствует ей, один ее понимает, как один он понимает скрипку, плачущую тоже где-то на Кузнецком. Финал этого стихотворения тоже радостный, ведь когда одиночество оказывается мороком, ложью, сил прибавляется.

Роман тическое одиночество эстетично, но тягостно. Детскость, искренность, открытость — и в том, что «стоило жить, // и работать стоило», и в полном надежды финальном, простодушном «А?» «Скрипки…»