Стихотворения 1812-1814 годов Константина Николаевича Батюшкова

В 1807 г. К. Н. Батюшков вступил в ополчение, чтобы участвовать в войне против Наполеона. В сражении под Гейльсбергом он был ранен. Оставив военную службу, Батюшков с весны 1812 г. служил в петербургской Публичной библиотеке помощником хранителя рукописей. Обстоятельства привели его в Москву незадолго до того, как ее оставили русские войска. Поэт наблюдал поток беженцев, направлявшихся в Нижний Новгород, а позднее побывал в сожженной Москве. В марте 1813 г. Батюшков снова был зачислен в армию и вместе с ней побывал в заграничном походе. Он участвовал в сражении под Лейпцигом; в составе армии-победительницы вступил в Париж, где получил много волнующих впечатлений; побывал в Англии, в Швеции.

Общественно-исторические события, свидетелем и участником которых стал Батюшков, нашли отражение в произведениях поэта. В 1813 г. под впечатлением московской трагедии он пишет послание «К Дашкову». «Мой друг! я видел море зла»,- начинает автор свое стихотворение, которое стало одним из лучших образцов гражданской поэзии, связанной с событиями Отечественной войны 1812 г. Поэт взволнованно описывает сцены бегства жителей Москвы, картины разоренной столицы. Здесь он отказывается от привычной ему «легкой», эпикурейской поэзии. Поэт не может

…петь любовь и радость, Беспечность, счастье и покой И шумную за чашей младость! Среди военных непогод, При страшном зареве столицы. Предвосхищая гражданскую поэзию романтизма, Батюшков восклицает: Нет, нет! талант погибни мой И лира, дружбе драгоценна, Когда ты будешь мной забвенна, Москва, отчизны край златой!

Стремясь расширить круг тем своей поэзии, он в 1813 г. пишет стихотворение «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года. (Отрывок из большого стихотворения)». По стилю отрывок приближается к батальной поэзии классицизма («и се» — узаконенная в ломоносовской «Риторике» фигура «указания»; традиционные образы и выражения: «сгущенных копий лес», «гремят щиты, мечи и брони» и т. д.). Это, по-видимому, и было причиной незаконченности стихотворения: возвращение на путь гражданской поэзии в духе классицизма для Батюшкова было невозможно. И следующее его стихотворение на тему войны, «Пленный» (1814), написано в форме элегии, в которой русский воин, томящийся в плену на берегах Роны, горестно вспоминает «отчизны вьюги, непогоду», родной кров, любимую женщину.

Через некоторое время Батюшков возвращается к затронутому ранее сюжету: в 1814 г. появляется его историческая элегия «Переход через Рейн». Более широко, чем это было в стихотворении «Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года», рисуется здесь один из эпизодов заграничного похода русской армии. Находясь на берегу Рейна, Батюшков вспоминает исторические эпохи и события, свидетелем которых была эта река. История пробуждает гражданские, «дерзновенные» чувства поэта и воина.

Все, все — и вид полей, и вид священных вод, Туманной древности и бардам современных, Для чувств и мыслей дерзновенных И силу новую и крылья придает. Автор сознает себя участником больших исторических событий: И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов, Под знаменем Москвы, с свободой и с громами!..

По концепции и стилю это стихотворение более органично, чем оба предыдущих. Романтическая субъективность не вступает здесь в противоречие с объективным содержанием элегии. Привычные образы и обороты «высокой» поэзии (опять «и се», «по манию вождей», «шлемы воев оперенны» и т. п.) ассимилируются стилем формирующейся гражданской поэзии романтизма («за честь своих граждан», «страну, обильну славой, воспоминаньем древних дней», «святая к родине любовь», «любовь и честь в душах суровых пробудились», «бич свободы» — имеется в виду Юлий Цезарь). Стихотворение «Переход через Рейн», как и послание «К Дашкову», сближало Батюшкова с представителями гражданской поэзии 10-х годов — Н. И. Гнедичем, Ф. Н. Глинкой, В. Кюхельбекером.

Свидетельством поисков новых путей литературного творчества служат и эпические замыслы Батюшкова. В мае 1837 г. в письме Гнедичу писатель просит своего друга подыскать материалы, необходимые ему для исторической поэмы «Рюрик». Он просит также прислать издания народных сказок и песен. Они были необходимы поэту для задуманной им поэмы на сказочный сюжет (о Бове Королевиче). Но ни тот, ни другой замысел не осуществился. Дальше всего пошел Батюшков в разработке своего третьего эпического замысла — поэмы «Русалка», в которой он намеревался сочетать историческую истину со сказочно-поэтическим вымыслом, сближаясь в этом отношении с В. А. Жуковским (план поэмы «Владимир»). Оба поэта-романтика отразили в своих эпических замыслах национально-исторические интересы, характерные для прогрессивного романтизма. И оба они потерпели неудачу, причиной которой явились не столько характер свойственного им дарования — лирического, а не эпического,- сколько умеренность и непоследовательность их общественно-исторических взглядов.