Судьба Дон Гуана

Неизбежность возмездия подготавливалась всеми поступками Дон Гуана. Судьба Дон Гуана действительно трагична. Но трагизм его судьбы не делал «Каменного гостя» трагедией. Торжествовавшие в обществе принципы буржуазных отношений уничтожили трагическое как эстетическую категорию. Пушкин был убежден, что победа эгоизма с его своеволием и ненавистью к людям не была неизбежным роком, не являлась предначертанием свыше, что во власти человека противостоять и социальным законам нового мира и его философии. Эта вера и предопределила изображение поведения Дон Гуана в финальной сцене. Он уходит от Доны Анны счастливый, награжденный поцелуем и обещанием нового свидания, со словами: «Прощай же, до свиданья, друг мой Милый». И вдруг — «вбегает опять», с возгласом «А!..» Ремарка и возглас передают необычное для Дон Гуана смятение чувств. Входит статуя Командора, и мы понимаем причину бегства Дон Гуана и его тревогу — он охвачен страхом. Сердечный стон выдает это: «О боже! Дона Анна!» Командор уточняет то, что мы уже угадали: «Все кончено. Дрожишь ты, Дон Гуанн».

В первый и последний раз в своей жизни Дон Гуан испытал страх. Страх этот компрометирует бесстрашного, дерзкого, никогда не думавшего о смерти рыцаря и дуэлянта. Дон Гуан становится обыкновенным человеком, которому доступны обыкновенные чувства — и страх при виде грозного Командора, и отчаяние от мысли, что навсегда теряет любимую женщину, и желание не дерзить и не бравировать своей смелостью, а просить разгневанного и оскорбленного им мужа. Просветление, вспышкой молнии озарившее Дон Гуана в момент гибели, и было высшим наказанием:

.. .о, тяжело Пожатье каменной его десницы! Оставь меня, пусти — пусти мне руку… Я гибну — кончено — о Дона Анна!

В этом гениально лаконичном последнем возгласе Дон Гуана: «Я гибну — кончено — о Дона Анна!» — «воплощено все громадное содержание финала «Каменного гостя». Это возглас страдающего человека. Страдание на один миг подняло Дон Гуана к высотам иной жизни, раскрывая ложность тех идеалов, которым он самозабвенно служил.

Раскрытие трагизма философии индивидуализма обусловило постановку нравственных проблем. В эпоху Пушкина личность, отстаивавшая свою независимость, свободу и автономность во враждебном ей обществе, оказывалась в конфликте с политическими, нравственными, общежитейскими законами этого общества. Конфликт приводил к индивидуалистическому бунту против этих законов, который проявлялся в яростном их нарушении, в поругании всего, что противоречило свободе личности. Преступать через эти законы стало нормой для романтического героя. Отсюда слитность понятий — преступник и герой. Пушкин это знал не только по литературе, но и по своему опыту. В пору увлечения романтизмом, на юге, в соответствии с этими нормами он писал в стихотворении «Дочери Карагеорги»:

Чудесный твой отец, преступник и герой, И ужаса людей, и славы был достоин.

Мятеж романтического героя против общества, где торжествует «неволя», где

«любви стыдятся, мысли гонят, Торгуют волею своей, Главы пред идолами клонят И просят денег да цепей»

Но индивидуализм порождал своеволие. Пушкин это понимал и уже в середине 1820-х годов показал в «Цыганах», как своеволие (высшая степень эгоизма) Алеко неизбежно привело его к преступлению, которому нет оправдания.

Поступок Алеко аморален, как аморальны все преступления романтических героев. Логика индивидуалистического бунта во имя своей абсолютной свободы неумолимо заставляла человека не только нарушать законы враждебного ему общества, но и преступать через законы человечности. Индивидуализм в своем конечном проявлении антигуманен.

Раскрывая драму Дон Гуана, Пушкин выдвигал проблему нравственной ответственности личности. Этим пафосом пронизаны все драматические сцепы поэта. Именно Пушкиным начата традиция рассмотрения, познания и объяснения человека через призму его личной нравственной ответственности. Это пушкинское начало восторжествует в русской литературе, получит развитие у Лермонтова, Некрасова, Глеба Успенского, с одной стороны, у Толстого, Достоевского, Чехова — с другой.