Тайна Чарльза Диккенса (сборник под редакцией Гениевой E. Ю.) Ален. «Рождественские сказки». Перевод И. Истратовой

Тайна Чарльза Диккенса (сборник под редакцией Гениевой E. Ю.) Ален. «Рождественские сказки». Перевод И. Истратовой «Рождественские сказки». «Рождественские сказки», я уже не могу от них оторваться, ведь с их вершины обозрим весь Диккенс. Мир Диккенса естественным образом вырастает из реальности «Сказок», — к счастью, она достаточно просторна, ибо объемлет город и реку, мосты и дома, наконец, всех будущих героев. Мне кажется, у Диккенса игру воображения порождает именно восприятие окружающего, поэтому писатель и переходит от фантастического к реальному. Посредственное воображение довольствуется ассоциациями, великое — создает сюжетные построения, то есть тиранически подчиняет факты своему замыслу. По «Рождественским сказкам» мы видим, что работа воображения у Диккенса естественно приносит такие плоды, и главное — суметь с первого взгляда угадать мощь его созданий. Что же такое «Рождественская сказка»? Мои собственные воззрения на Рождество слишком тяжеловесны для диккенсовских романов. Но как бы то ни было, Рождество — это всегда зима, снег и огни. Человек живет по особым, рождественским законам (так!) — значит, он затерян во мраке и продрог до костей. Во мраке реальность теряет свои грубые очертания и покорно уступает место сказке. Вот первая причина, побуждающая автора писать, и писать именно сказки. Но это и основа любой «Рождественской сказки». Можно с полной очевидностью утверждать, что из рождественской сказки вышли все романы Диккенса. Пролог к ней всегда представляет картину хаоса. Когда действие начинается, мы видим героев сквозь снежный вихрь, в порывах ветра, в клочьях тумана, — природа лишена гармонии форм; таков подлинный диккенсовский мир, исключительно — мир «Сказок»! Сказки следуют одна за другой. Сверхъестественного здесь в избытке, как всегда — Рождество, холод, близость смерти. Вечное странствие, дорога, город и поля; реальность, вечно порождаемая сновидением, и переходящая в сновидение, и бесконечно множимая странствием. Отсюда ясно, что реальность подобна видению или воспоминанию, — вот суть диккенсовского колорита. Сверхъестественное растворилось где-то между домом и улицей, его скорее чувствуешь, чем видишь, и благодаря фантастическому окаймлению самые простые вещи становятся весьма выразительными. Как прежде над автором, сновидение властвует над читателем, и он это знает. Сверхъестественное у Диккенса — Дух, существо, увлекающее человека в полет над миром. Метафора поистине великолепна, ибо картины прошлого, настоящего и будущего рождены фантазией Духа. Под этим углом зрения я перечел историю Скруджа, этого сквалыги, которому по воле Духа довелось стать свидетелем рождественского праздника и мужества бедняков. В этом творении главная фигура — воплощение святок, Дух, кропящий маслом из своего светильника жилища и праздничные кушанья. Явление пришельца порождает многочисленные символы, и все они возвышенны. Так, Дух показывает своему спутнику группку возбужденных детей. «Кто это?» — спрашивает Скрудж. Дух отвечает: «Это дети человеческие; когда они страдают, то призывают меня». В самом деле, кого же им еще призывать? Я попадаю в мир Диккенса и чувствую, как меня влечет за собой творящий действо Дух, Ve»рождественских сказок», где Дух возносился бы над землей, а дьявол выгодно оттенял бы сей персонаж. Известно, что «Лавка древностей» была задумана как «рождественская сказка», печаталась «с продолжением» в «Часах мистера Хамфри», — и единственная из всех вещей имела успех, поэтому выбирать жанр Диккенсу не пришлось. Он создал свою «рождественскую сказку», описав полный тяжелых испытаний, зловещий путь ангела рука об руку со стариком из города в деревню, путь от порока к чистоте. И здесь дело не обошлось без гримасничающего дьявола — это знаменитый карлик Квилп, наводящий порчу гримасами, один из самых фантастических персонажей романиста, плод вымысла, соприкасающегося с реальностью, которая начинает вдруг играть всеми красками. Итак, Диккенс, чье воображение столь прочно зиждется на предметной основе, принимается размышлять о Рождестве… и сразу пускает в ход свое искусство, создавая атмосферу повествования. Каким же образом? Да попросту ведя рассказ о приметах Рождества, самых вульгарных и избитых, вроде индюшек, пудингов и тому подобных яств, выставленных в окнах лавок. Он не устает описывать простые, обычные вещи, он «берет» не столько качеством их, сколько количеством, — нескончаемый прием позволяет ему живописать в