Тема Отечества и России в поэзии Твардовского

Тема дома-Отечества и России-матери звучит как трагическая. Но человеческая доброта и материнская щедрость помогают выжить детям и в неволе. Война диктует свои первостепенные нравственные ценности, открывает особое духовное измерение, и это тонко почувствовал Твардовский. Мать справедлива, потому что она любит своих детей:

А мать родную не учить,
Как на куски кусок делить,
Какой кусок ни скудный,
Какой дележ ни трудный.

Даже мельком затронутые проблемы схвачены поэтом с проникновенной мудростью и цепкой меткостью. Анна на чужбине смотрит на пробуждающуюся весеннюю природу:

Журчал по-своему ручей В чужих полях нелюбых, И солона казалась ей Вода в бетонных трубах

Совершившего ратный подвиг солдата на родине встречает «награда» горькая. Цель его длинной дороги была одна — «дойти до дома», но вместо дома он находит заросшее крапивой пепелище:

Глухой, нерадостный покой
Хозяина встречает.
Калеки-яблони с тоской
Гольем ветвей качают.

Труд бездомному герою уже не в радость, а только средство «на людях забыться», и отвернул он от читателя свое скорбное лицо: «Вслед за косой качал солдат. Спиной, от пота серой». Современники восхищались простотой поэмы, тем, какая у Твардовского ненавязчивая и вместе с тем виртуозная оркестровка стиха».

Военные темы и мотивы не оставляли поэта по сути до самого конца. «… Для меня этот период представляется таким, о котором всю жизнь хватит думать», — писал он о первой половине 1940-х годов. Среди стихотворений о войне, по всеобщему признанию, у Твардовского есть настоящие шедевры. Таковы «Я убит подо Ржевом» (1945-1946), «В тот день, когда окончилась война…» (1948) и др. Поэту удалось выразить мысли и чувства, волновавшие целое поколение. Он ведет речь о его сокровенных переживаниях, о связи между живыми и погибшими. Уцелевшие на войне, дожившие до самого дня Победы почувствовали себя в этот день чуть ли не бессмертными, а не дожившие остались как бы на другом берегу Леты: «И, кроясь дымкой, он уходит вдаль, | Заполненный товарищами берег».

В «оптимистических» сочинениях послевоенного времени нередко обыгрывалась метафорическая фраза о том, что народная жизнь восстанавливается, как трава. Дескать, нам все нипочем, вытопчи, выжги траву, а она вновь встает после дождя. Тех же, кто говорил о невосполнимости утрат, бичевали за «упадничество». Была подвергнута резкой критике песня старшего друга и земляка Твардовского М. Исаковского «Враги сожгли родную хату» — песня, выплеснувшая безмерную народную печаль. Твардовский в стихотворении об окончании войны выразил негодование по поводу глупого сравнения людей с травой:

Что ж, мы — трава? Что ж, и они — трава?
Нет, не избыть нам связи обоюдной.

Протест этот в глубине своей имеет религиозные корни. Поэт не может принять упрощенной философии охранительной критики, всегда готовой клеить ярлыки. Ощущение связи с ушедшими — не слабость, но проявление внутренней силы, за которой стоит истинное бессмертие: «Не мертвых власть, а власть того родства, Что даже смерти стало неподсудно». Нерасторжимость духовной атмосферы, общей для живых и погибших, предъявляет мощный нравственный императив поэту-лирику, диктует табу на фальшивку: «Еще не зная отклика живых, Я ваш укор услышу бессловесный». Вместе с тем эта связь питала особую внутреннюю раскрепощенность, бесстрашие в сопротивлении полуправде, подкрепляла самостоятельность в выборе позиции:

Я волен речь вести свободно,
Как тот солдат, с кем был в бою,
С кем пыль глотал в страде походной
И чьим поэтом состою.

Не случайно хрестоматийную известность приобрело стихотворение «Я знаю, никакой моей вины…» (1966). Лирическое «я» здесь принимает на себя общую духовную тяжесть, не покидающую оставшихся в живых фронтовиков:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же…

Лирическое осмысление себя во времени и в отношении к трагической эпохе, унесшей миллионы жизней, передано в форме незавершенного силлогизма, прерванного чувством, которое сильнее рассудка. Нет вины перед мертвыми, погибшими «ради жизни на земле», — и она есть, эта вина, ставшая проявлением совести, не склонной к беспамятству. Нет сомнений, что лирический герой Твардовского — ветеран войны. Но сама сбивчивость размышлений, сокровенность переживаний приближают к нему и молодых, тех, кто родился после войны. К ним ни в малой степени не может быть отнесен упрек «не сумел сберечь», но троекратное «все же» и их совестью воспринимается как личное. И потому так велика сила лирического воздействия поэтической миниатюры.