Тяготение создателей баллады к религиозной проблематике

Взаимодействие балладных сюжетов, их сравнительно легкое прорастание на чужеземной почве, позволяет высказать соображение, что баллада по сравнению с другими лирическими жанрами легче поддается переводу. Причина — сюжетность баллады, а фольклорный сюжет нередко обнаруживает типологическую общность с другими сюжетами, бытующими в стране, куда баллада проникает благодаря переводу.

В самом деле, сюжеты баллад, уходящие в глубокую древность, принадлежат к так называемым «бродячим сюжетам», имевшим нередко общие индоевропейские корни. Несомненно, целый ряд баллад воссоздает сюжеты, относящиеся к периоду, когда христианство утверждалось в европейском сознании, борясь с язычеством. Во всех балладах Р. Саути, переведенных Жуковским, конфликт происходит в момент совершения христианского таинства — крещения, причастия, бракосочетания. Души грешников (Адельстана, Старухи из Беркли, Доники) сопротивляются христианскому обряду, ибо они уже прежде по каким-то неведомым мотивам предались дьяволу.

Излюбленная коллизия романтизма — дуализм личности: дьявольщина толкает на путь преступления, предательства, насилия. Отсюда проистекает мотив двойничества, который обыгрывается романтиками в прозе и стихах. Баллада с ее неявной фабулой, которая не прочитывается до конца, но лишь угадывается, оказалась в этом плане наиболее привлекательным жанром лирики.

Религиозное сознание в жанре баллады нередко определяет композиционную структуру стихотворения, которая включает в себя последовательно моменты заблуждения — прозрения — покаяния («Ленора» Бюргера, «Баллада Редингской тюрьмы» О. Уайльда, «Заблудившийся трамвай» Н. Гумилева).

Тяготение создателей баллады к религиозной проблематике диктует в свою очередь особенности поэтики жанра: сюжет на грани реальности возможен, но скорее как исключение. Примером может служить «Баллада о старом мореходе» С. Кольриджа.

В балладе символ возобладал над образом, ибо символ — отвлеченная идея, воплощенная в чувственных формах. Исследователи поэтики С. Кольриджа подчеркивают: «Символ передает значение того явления, которое нельзя понять рассудком. Познание символа всегда интуитивно и всегда требует интенсивной работы духа».

Вследствие этого текст баллады становится неким посланием, которое не может быть расшифровано рационально, но должно быть воспринято духовным соучастием. В самом деле, сколько бы ни изучался «Лесной царь» Гете или «Суд божий над епископом» Саути, дать логическое объяснение происшедшему невозможно. В основе сюжета баллады, как правило, случай, из ряда вон выходящий, но случай выступает как непознанная закономерность, над которой предстоит задуматься читателю.

Примечательной стилевой особенностью баллады является то, что сверхъестественное и необычайное выступает вполне заурядно, не в отвлеченных гиперболических формулах, а на уровне обыденного сознания, вдруг сталкивающегося с какой-либо загадкой бытия.

Авторы баллад, как и создатели элегий, предпочитают сумеречное время суток, когда контуры реального мира растворяются, подступают обманчивые ночные призраки, которые могут исчезнуть при пробуждении. Сюжет баллады сжимает время, ибо жизнь проходит ускоренно, события протекают прерывисто. Одновременно сужается и место действия, ибо персонажи с немыслимой скоростью преодолевают даль пространств.

Возникнув в предромантическую эпоху в поэзии Гете и Шиллера, а в России — Жуковского, баллада у романтиков становится приоритетным жанром.

Популярность баллады в романтическую эпоху в значительной мере объясняется произошедшим открытием памятников фольклора. В Англии выходит «Антология народных баллад» (1765) Томаса Перси, с воодушевлением воспринятая впоследствии поэтами «Озерной школы». Затем появляются «Песни шотландской границы» (1802-1803), записанные В. Скоттом. Польские поэты-романтики Адам Мицкевич и Юлиуш Словацкий собирают народные песни, причем не только польские, но и литовские, белорусские и украинские, черпая из них сюжеты будущих баллад. А. С. Пушкин слушает русские народные песни, интересуется сборником древних российских стихотворений Кирши Данилова (1804).

Всемирной сенсацией стал выход в 1806 году сборника немецких песен, записанных и обработанных гейдельбергскими студентами Ахимом фон Арнимом и Клеменсом Брентано. Воздавая должное энтузиастам народного творчества, Г. Гейне писал: «Под заглавием Волшебный рог мальчика они издали вдвоем собрание песен, частью услышанных у народа, частью взятых из летучих листков и редких старопечатных книг. У меня не хватает слов, чтобы воздать этой книге должную хвалу. В ней заключены самые чарующие цветы немецкого духа, и кто хотел бы ознакомиться с немецким народом с его привлекательной стороны, должен прочитать эти народные песни. И сейчас эта книга лежит передо мной, и мне кажется, что я вдыхаю благоухание немецких лип. Ведь липа играет главную роль в этих песнях; в ее тени по вечерам милуются влюбленные, она их любимое дерево, быть может, потому, что лист липы имеет форму человеческого сердца»

Рассматривая сборники народных песен, нетрудно обнаружить, что их разнообразие укладывается в несколько разновидностей: исторические, солдатские, разбойничьи, экзотические, волшебные, любовные и юмористические песни. Аналогична и проблематика баллад, хотя следует иметь в виду, что в песне сильнее выражено лирическое начало, а в балладе — эпическое. Соответственно, чаще в песне рассказ от первого лица, в балладе — от третьего. Но, несомненно, народная песня и баллада в романтическую эпоху тесно взаимодействуют.