Хандра
Хандра как литературоведческий термин?! А почему бы и нет! Разве мало мы встретим в русской литературе случаев осмысления хандры, причем самого разного осмысления!
Вначале 1839 года Афанасий Фет, студент первого курса словесного отделения Московского университета, по желанию отца переселился из пансиона М. П. Погодина в Дом на Малой Полянке — к своему приятелю, тоже студенту, Аполлону Григорьеву. Дом этот, внешне тихий и опрятный, а внутренне пропитанный «закоренелым догматизмом», и семья Григорьевых, состоящая, кроме восторженного Аполлона, из отца, добродушного, малообразованного чиновника, и истеричной матери , стали для поэта «истинной колыбелью его умственного творчества». В течение шести лет поэт жил бок о бок с Аполлоном, «на соседних антресолях», в мезонине этого старого московского дома.
Неслучайно, что этому дому и его обитателям он посвятил немало страниц своих воспоминаний.
Подчас молодых приятелей несколько утомлял, угнетал и смущал дух старомосковского консерватизма, витавший над их обиталищем. Некоторым спасением от неизбежной тоски и печали становились стихи, к которым оба были неравнодушны.
«Бывали случаи, — вспоминает Фет, — когда мое вдохновение воплощало переживаемую нами сообща тоскливую пустоту жизни. Сидя за одним столом в течение долгих зимних вечеров, мы научились понимать друг друга на полуслове, причем отрывочные слова, лишенные всякого значения для постороннего, приносили нам с собою целую картину и связанное с ними знакомое ощущение.
— Помилуй, братец, — восклицал Аполлон, — чего стоит эта печка, этот стол с нагоревшей свечою, эти замерзлые окна! Ведь это от тоски пропасть надо!
И вот появилось мое стихотворение «Не ворчи, мой кот-мурлыка…»… долго приводившее Григорьева в восторг. Чуток он был на это, как эолова арфа.
Помню, в какое восхищение приводило его маленькое стихотворение «Кот поет, глаза прищуря…», над которым он только восклицал: «Боже мой, какой счастливец этот кот и какой несчастный мальчик!»»
Хандра