За кулисами — новая эпоха. Литература и литературная борьба в первой половине XX века

Капитализм «свободной конкуренции» превращался в мировую систему монополистического капитализма и империализма. Германия вступила в этот исторический период с запозданием, но к началу XX века и здесь завершился переход к монополистическому капитализму. Однако новая эпоха не началась вдруг, по чьему-либо сигналу; она исподволь готовила за кулисами свой выход.

Даже наиболее зримые приметы нового не казались внезапными, а поэтому не привлекали к себе особого внимания: невиданных масштабов достигла мобильность населения (в 1900 году лишь 60 процентов населения Германской империи проживало по месту своего рождения); традиционный ландшафт значительно изменился с появлением районов высокой концентрации промышленности и сверхкрупных городов (в 1871 году горожане составляли 36,1 процента от общего населения страны; в 1910 году — 60 процентов); даже в самых глухих уголках чувствовалась возрастающая технизация жизни. Еще важнее были «незримые» приметы, которые не поддавались непосредственному наблюдению: вытеснение частных заводовладельцев анонимными монопольно-капиталистическими администрациями, эксплуатация целых стран национальными и интернациональными трестами, господство финансового капитала.

Анонимность всех этих явлений таила в себе для художника огромные трудности, которые заключались в том, что «простое изображение действительности раскрывало их в еще меньшей степени, чем это было прежде. Фотографии крупповских заводов или концерна АЭГ почти ничего не говорят о них. В реальной действительности произошло смещение к функциональности».

В Германии экономические сдвиги примерно совпали по времени со сменой правительства. Если затяжной кризис габсбургского многонационального государства постоянно ограничивал власть императора Франца Иосифа, то начавший в 1888 году свое правление Вильгельм II не желал довольствоваться ролью монарха-статиста. После скандальной отставки Бисмарка (1890) он установил свой имперский стиль, отличавшийся жестокостью и одновременно заносчивой помпезностью.

Вильгельма II высмеивали за замашки, граничащие с манией величия. Однако он был не только смешон. Именно он просто и цинично сформулировал новые имперские притязания, отразившие взаимосвязанные интересы прусского юнкерства и немецкого монополистического капитала, стремившегося к экспансии. В его окружении было выдвинуто требование добиться для Германии «места под солнцем», ставшее лозунгом консолидации для империалистической страны. Этот лозунг оправдывал хищнический захват колоний, агрессивную политику во всех районах мира (Китай, Африка, Балканы), форсированное наращивание сил германского военного флота. А преданный кайзеру «Всегерманский союз» без стеснения заявил в 1891 году: «Было бы поистине издевкой… если бы все это служило лишь сохранению мира и защите наличных богатств». Еще безрассудней, чем прежде, звучала теперь фраза Бисмарка: «Мы, немцы, не боимся никого на свете, кроме бога» 5. Однако правящие классы испытывали страх не только перед богом, но и перед земными противниками — по крайней мере перед социалистическим рабочим движением. И понятно: рабочее движение было самой могущественной силой, противостоявшей монархически-империалистической системе. Вильгельм II пытался по-своему справиться с этой проблемой. В отличие от политики репрессий, проводившейся Бисмарком, он провозгласил себя «народным кайзером», действие пресловутого Исключительного закона против социалистов не было возобновлено в 1890 году, что дало чрезвычайно благоприятные, хотя и непростые возможности для успешного развития немецкого рабочего движения.

В начале XX века СДПГ завоевала больше голосов, чем все остальные партии рейхстага (однако антидемократические законы о выборах мешали получить соответствующее количество депутатских мандатов). Профсоюзы объединяли почти 700 000 рабочих (в 1891 году — 278 000); союз потребительских обществ насчитывал более полумиллиона членов (в 1891 году — 229 000). Благодаря неустанной борьбе организованного рабочего движения возросла реальная заработная плата трудящихся (хотя этот рост был неравномерен в силу привилегированности определенной прослойки рабочего класса), проведена дальнейшая демократизация социального законодательства, сокращена длительность рабочего дня.

Однако эти успехи давали также пищу для иллюзий, будто, несмотря на развитие новых организационных и управленческих форм капиталистического господства или даже благодаря им, возможно решение «социального вопроса» путем мирного перерастания капитализма в социализм. Тактика постепенного улучшения социального положения пролетариата с помощью парламентской и экономической борьбы окончательно превратилась к началу XX века в реформистскую теорию, которая все в большей мере противопоставляла себя революционной теории марксизма. Финалом этого процесса, переживавшегося немецкой социал-демократией (аналогичный процесс происходил и в других европейских странах), стало голосование социал-демократов в рейхстаге за военные кредиты в начале первой мировой войны. Подъем рабочего движения в конце XIX — начале XX века завершился в 1914 году крахом социал-демократического II Интернационала.