Живейший интерес к русской литературе начала ХХ века

Характерный тому пример — эволюция французского писателя Поля Бурже, который еще в 80-е годы приобрел известность даже за пределами Франции как автор психологических романов из жизни светского общества. Бурже живо реагировал на «вторжение» русской литературы во Францию: написал восторженную статью о Тургеневе, заимствовал в своих романах «Преступление любви» (1886) и «Обетованная земля» (1892) некоторые элементы сюжетов «Анны Карениной» и «Дворянского гнезда» в финале первого из этих романов содержались слова «религия человеческого страдания», которые потом по раз повторялись, стали своего рода стереотипом в статьях французских журналистов о русской литературе. К концу века в творчестве Бурже стали нарастать открыто реакционные тенденции. В романе «Ученик» (1889) он использовал сюжет «Преступления и наказания», по-своему им переиначенный и переосмысленный, для борьбы с материалистической философией н атеизмом. В 1902 году вышел роман Бурже «Этап», содержавший злобные нападки на социализм и рабочее движение, а заодно и на Толстого. В романе этом был карикатурно изображен «Толстовский союз» молодежи — сборище опасных мятежников; романист ополчался па «великого русского писателя, сделавшегося, благодаря заблуждению своей гордости, преступным вождем анархии в своей стране и за границей»… Подобный же взгляд на Толстого выражен и в статье о нем, которую Бурже опубликовал в качестве некролога в 1910 году.

Поль Бурже, разумеется, заблуждался (вернее, даже искажал истину), когда изображал Толстого как своего рода духовного отца революционного (будь то социалистического или анархистского) движения в Европе. Однако верно, что на рубеже столетий автор «Воскресения» приобрел большую притягательную силу именно для демократических читательских кругов, и этому есть немало свидетельств. Более того, в условиях резкого размежевания идеологических, политических сил в конце XIX — начале XX века русская литература — не только Толстой, но и Достоевский, и тем более Горький — стала привлекать к себе все большее внимание со стороны деятелей международного рабочего движении и социалистической прессы.

Во Франции в конце 90-х годов и в начале XX века в условиях резкого обострения политической борьбы, когда реакционные силы военщины и церкви угрожали самому существованию республики, социалистическая печать, а иногда и леворадикальные журналы помещали па своих страницах фрагменты из публицистических работ Толстого, содержавших острую критику буржуазного государства, империализма, милитаризма. Подобные же отрывки систематически печатались во второй половине 90-х годов в популярном французском издании «Иллюстрированный социалистический календарь». В Германии в те же годы газеты и журналы социал-демократии, в особенности женский журнал «Гляйх-хайт» («Равенство»), который редактировала Клара Цеткин, публиковали избранные тексты Гоголя, Толстого, Достоевского, Гаршина, Короленко, Щедрина.

За развитием русской литературы с вниманием следили виднейшие деятели западноевропейского рабочего движения. Жан Жорес в лекции о Толстом, прочитанной в 1911 году, дал яркую характеристику русского художника-мыслителя, не обходя его идейных противоречий. «Этот человек далек от того, чтобы быть революционером в общепринятом смысле слова, или неистовым разрушителем, каким он кажется иногда. И вот он, проповедник мира, любви, обновленного христианства, предостерегает консерваторов, говоря, что современный общественный строй не может дольше существовать, что этот строй падет не только в результате гневных требований угнетенных, но и в результате глубокого возмущения людей с благородной душой, которых подавляют низости, бедствия и нищета, свойственные нашему обществу»… В газете «Юманите» в период редакторства Жореса (с 1904 г. по июль 1914 г.) неоднократно печатались отрывки из публицистики Толстого и статьи о нем, а также отрывки из произведений Тургенева, Чехова, Короленко, Горького, Леонида Андреева.

Немецкие марксисты, принадлежавшие к революционному крылу социал-демократии, высоко ценили русскую литературу и часто обращались к ней. В частности, и потому, что видели в ней ценный источник познаний об общественной жизни России. Так, Франц Меринг писал в 1900 году: «Так же как мы изучаем французскую историю XVIII века по сочинениям Дидро, Вольтера, Руссо и немецкую историю той же эпохи по сочинениям Лессинга, Гете и Шиллера, — мы изучаем русскую историю XIX века по сочинениям Белинского, Достоевского и Толстого».

Вдумчивым, страстно заинтересованным читателем русской литературы был Карл Либкнехт. Он не высказывался о ней печатню, по отдавал себе отчет в том, каким неоценимым духовным оружием она является в борьбе против старого мира. Выступая в 1904 году защитником социал-демократов, обвиняемых на так называемом Кенигсбсргском процессе, Либкнехт ссылался па «Записки из Мертвого дома», па тургеневское стихотворение в прозе «Порог». Большие выписки из Достоевского имеются в ого подготовительных рукописях к труду «Этюды о законах общественного развития». Либкнехт писал жене из тюрьмы Луккау о романе «Идиот»: «Читал Достоевского: опять нечто неимоверное. В титаническом воплощении разнообразнейших взаимосвязанных судеб, характеров и социальных отношений, в том, как элементы спаяны в громадно целое пожалуй, еще большая сила, чем «Раскольников» и «Братья Карамазовы». Теперь у меня на очереди Гоголь и Пушкин».

Самостоятельным творческим вкладом в изучению русской классики стала статья Розы Люксембург, опубликованная в 1918 году в качестве предисловия к книге Короленко «История моего современника». Статья эта, озаглавленная «Душа русской литературы», вобрала в себя итоги многолетних чтений и размышлений немецкой революционерки.

В противовес попыткам многих буржуазных истолкователей свести дух и суть русской литературы в некоей непостижимой, чуть ли не азиатской экзотике Р. Люксембург рассматривает русскую литературу как неотъемлемую часть литературы европейской. В ней по-своему отозвались традиции таких мировых классиков, как Дайте, Рабле, Шекспир, ‘Байроп, Лессинг, Гете; и в то же время русская литература выросла на собственной национальной основе, отразила в себе своеобразие русского исторического процесса:

«Отличительная особенность этой, столь стремительно расцветшей, русской литературы состоит в том, что она возникла из оппозиции к существующему режиму, из духа борьбы. Особенность эта различима в ней па протяжении всего XIX столетия. Именно ею объясняется богатство и глубина духовного содержания, совершенство и оригинальность художественной формы, но в первую очередь — творческая ц активная мощь ее социального воздействия (…).