Значение произведений Горького для Твардовского

Взаимоотношения писатель — читатель для Твардовского вопрос не праздный. Затрудняюсь назвать другого писателя, который бы так и столько думал об этом. Ради него, читателя, хоть он и «всякий на поверку» бывает, — все, что вышло из-под пера Твардовского: «Поэта на свете нет без того, что есть какие-то сердца, в которых он помещается». Незримое присутствие читателя видно во всех замыслах Твардовского, и, хотя он твердо знает: «Только за мной остается решенье, Что не принять за меня никому», ему необходимо в любой работе сознавать, что ее ждет он, его читатель, и работать, чувствуя его поддержку. Отсюда и главная забота: «Будьте со мною, хотя бы заочно, Верьте со мною в удачу мою». Такое отношение к читателю, на мой взгляд, унаследовано у Горького.

В числе других неизданных произведений Горького есть в этой книге статья «Отзыв о пьесе «Помешанный», где говорится следующее: «А писать нужно просто, как будто беседуя по душам с другом, с лучшим человеком, от которого ничего не хочется скрыть, который все поймет, все оценит с полуслова». Твардовский обратил внимание и особо отметил это место в своей рецензии на книгу. И запомнил эти слова, неоднократно повторяя их в своих выступлениях, статьях.

Разумеется, авторитет Горького был для Твардовского велик, но не единственный в столь трудном и многоплановом понятии, как взаимоотношение писателя со своим читателем. Беспримерный и, быть может, неподражаемый образец — и для Горького тоже — Пушкин. И для Пушкина, как для Твардовского, он, читатель, всякий: для него «добрый мой читатель», «насмешливый», «достопочтенный», «благосклонный» — всего и не перечесть. Вспомним хотя бы «За далью — даль», где читатель — «лучший друг надежный, наставник строгий и отец», и «льстец неосторожный», и «крайним слабостям потатчик», и «на расправу больно скор», но «счастлив я, что ты, брат, есть». Как тут не вспомнить давно известное, хрестоматийное?

Кто б ни был ты, о мой читатель, Друг, недруг, я хочу с тобой Расстаться нынче как приятель…

И когда Твардовский пишет: «Читатель, общаясь с Пушкиным, испытывает ощущение простой человечности своего собеседника и никогда не чувствует подавленности близостью гения», он имеет в виду не только себя, весьма искушенного и прозорливого ценителя литературы, а всех до единого «от хладных финских скал до пламенной Колхиды» читателей Пушкина. Даже самое тщательное исследование «писаний» поэта не всегда позволяет распознать, что сказано Твардовским-автором, а что Твардовским-читателем. Понятия эти в его творчестве неразделимы. Пушкин и Некрасов для Твардовского — две самые яркие звезды на литературном небосклоне. Оба они вошли в жизнь поэта «с младых ногтей». Любовь к ним привита была отцом. Особенно Трифон Гордеевич почитал Некрасова, знал великое множество его стихотворений на память и даже любил распевать их на им же придуманный мотив. В доме, как говорится, царил некрасовский дух. Увлечение было столь велико, что маленький Шура, сочиняя свои детские беспомощные строки, представлял себя будущим Некрасовым. С годами привязанность к любимому поэту, чей язык и стих, считал Твардовский, развивался по заветам пушкинской эстетики реализма, не ослабевала. В выступлениях, статьях, письмах, устной беседе он то и дело обращается к его творчеству, часто цитирует его произведения. Что же особенно ценил Твардовский в этом поэте? Правдивость, идейность, бесспорную народность и высокое мастерство. Много значило и постоянное обращение Некрасова к столь близкой ему самому деревенской тематике. Он считал, что это — один из немногих «крупных талантов, обращенных преимущественно к деревенской теме». И, наконец, песенное начало — одна из отличительных черт русской поэзии. В статье, посвященной творчеству Исаковского, он делает упор на то, что некрасовские строки, равно как стихи Пушкина, Лермонтова, «поются, что называется через страницу. И среди них столько стихов ставших широко известными народными песнями» В плеяде блистательных созвездий мировой литературы особо ярким светом светила для Твардовского звезда Томаса Манна. Это имя он произносил с особой трепетностью, почти благоговейно. К нему неоднократно возвращается в своих статьях, выступлениях, письмах: «Из чтения — самое большое впечатление статья Т. Манна «Мое время». Записки Б. Энгельгардта. Интересно по объему материала от и до…» (запись в рабочей тетради от 12 октября 1955 года); «…о влиянии Достоевского на Томаса Манна… тема очень интересна (я лично очень люблю Т. Манна, как и Достоевского, и непременно прочту Вашу статью). Присылайте», — пишет он Еве-Марии Пич 26 июня 1965 года. Широта, демократичность взглядов столь необычной личности, как Твардовский, способствовали выработке твердой жизненной позиции, подкрепленной и чисто личностными чертами характера: «Говорить неправду безнравственно» — вот девиз Твардовского. «Говорить неправду — значит не уважать читателя» — так оценивает Ф. Абрамов стремление Твардовского быть объективным в оценке, даже если это не совпадает с его вкусом. И если Блок для него «в ряду самых дорогих нам имен отечественной поэзии», это — «поэзия чистой души, возвышенных чувств, глубокой искренности, бескорыстного служения искусству», и ему, как и Бунину, «в высшей степени присуще постоянное стремление найти в мире «сочетание прекрасного и вечного», обрести желанную не-преходящесть, укрепиться хотя бы в чувстве вселенского и… всемирного единства жизни», то совсем по-иному относится он к Маяковскому, Есенину, Мандельштаму. И все же, вопреки чисто личностному восприятию, он ценит в поэзии Маяковского «устойчивую долговечность», подчеркивая, что не кто иной, как Маяковский, «всеми силами своей поэтической души рвался из своего малого времени в свое большое, перспективное время». В выступлении на I Всесоюзном совещании молодых писателей 4 марта 1947 года в Московском Доме пионеров Твардовский особо отметил сознательное, страстное стремление Маяковского «уйти из малотиражной книжечки в народ»: В этом — огромная сила поэтического дара Маяковского: «заставить широкие массы людей читать стихи, найти доступ поэтической речи к их сердцам — это самое высокое счастье для поэта». А в письме к Евгень-еву-Максимову, касаясь влияния на свое творчество Некрасова, заметил: «…влияние это (бесспорное и огромное) не нужно понимать в слишком прямом смысле, т. е. так, как будто для меня не существовало поэзии посленекрасовской, поэзии двадцатого века, Маяковского, а также поэзии западной». Блок и Маяковский для него — в числе крупнейших писателей
XX века, и в непременный круг чтения молодым он рекомендует включить Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Маяковского. Не всегда и не все он приемлет у Пастернака и Мандельштама, ему не очень-то понятна манера письма, когда небольшое лирическое стихотворение требует «ключа» для расшифровки заложенных в нем «многоступенчатых» ассоциативных связей, намеков, иносказаний и умолчаний, но их он считает замечательными явлениями в нашей литературе Своеобразие таланта Пастернака для него несомненно.