Английская литературная школа свободного обмена

Восстановление в Англии хлебных законов, политические успехи Кобдена, торговые трактаты 1860 г. во Франции, все это вместе произвело крайнее возбуждение умов в одной части испанской молодежи. Между студентами математического и юридического факультетов образовалась целая партия; со всею горячностью, со всем легкомыслием юности, она приняла за догматы абсолютные теории свободного обмена, установленные манчестерской школой, и сочла их применимыми ко всем странам, ко всем различным условиям экономической жизни народов. Увлеченная духом прозелитизма, этим исконным свойством характера испанской нации, она усердно и настойчиво стала проводить воспринятые теории во все классы общества.

Памфлеты Бастиа, написанные с чисто южным жаром, еще более воспламенили эти горячие головы: ведь так удобно и так соблазнительно получить возможность решать, как простую геометрическую задачу, самые сложные и трудные вопросы социальной науки. Со всем, что требует обширных знаний, полной научной подготовки, эти юноши, еще не сойдя со школьных скамей, думали, разом покончит одним повторением заключительных выводов Экономической Гармонии, и одним словом Свобода ответить на все вопросы и застраховать себя от всяких возражений.

Они, конечно, еще не знали, насколько важно для каждой нации быть не только земледельческой, или торговой, но и промышленной, a следствии такого недоразумения, смело отрицали всякое покровительство государства, в чем бы оно ни проявлялось: в развитии ли национальных мануфактур, в улучшении ли путей сообщения, или в необходимой помощи самым многочисленным и обездоленным классам населения, во всяком случае, оно было им ненавистно. В своем крайнем увлечении либерализмом, они забывали невежество и нищету своих соотечественников, не хотели принять во внимание, что этот бедный, слабый народ не может еще вступить в борьбу с своими соседями, опередившими его во всех отношениях, более сильными, более богатыми и с лучшими орудиями в руках.

Во главе этой молодежи стали двое вполне уже зрелых людей, из которых один, дон Люис-Мариа Пастор, занимал влиятельный пост министра финансов в умеренном кабинете, a другой, Оренсе, маркиз д’Альбанда, хотя и потомок древнего аристократического рода, во всю свою жизнь боролся в рядах республиканской партии; под их-то предводительством, эта маленькая армия, в продолжение целых восьми лет , не переставала действовать на общественное мнение Испании и возбуждать его.

Многие из распространенных ею теорий представляли для испанской нации особенную прелесть новизны и несомненно имели хорошее влияние. Пробуждать любовь к честному труду там, где люди искони веков привыкли искать своего счастья в авантюризме да во всякого рода азарте, конечно, было делом полезным и плодотворным, но впадать при этом в крайности, — отрицать всякое значение государства, предписывать истощенной и обессиленной нации то, что только возможно для богатой и сильной, подводить все заключения под одну излюбленную формулу, — это значило идти опасным и ложным путем.

И действительно, сами того не подозревая, эти легкомысленные экономисты, под прикрытием либеральной пропаганды, в сущности стремились водворить в своем отечестве финансовый феодализм.

Плачевный результат особенно сильно дал себя почувствовать, когда революция 1868 г. призвала к деятельной власти многих из той группы молодых людей, которую можно бы назвать партией свободного обмена. Некоторые из них были не лишены таланта, так, напр., — Морет, Эчегарай и Габриэль Родригес, каждый на своем поприще, могли бы заметно выделиться во всякой стране, но уж наверное нигде, кроме Испании, им не поручили бы сразу такой важной и ответственной административной роли в государстве. Ошибочность этого выбора и не замедлила проявиться: лишь только власть перешла в их руки, они тотчас же стали применять к делу свои несостоятельныя теории и, вместо того, чтобы способствовать преуспеянию страны, тормозили его более, чем кто-либо. Ни Эчегарай, ни Фигуэрола не сумели урегулировать испанских финансов, дать надлежащее направление общественным работам; они не только не смогли предотвратить того упадка, к которому давно уже шло их несчастное отечество, но еще ускорили его своими неудачными экспериментами.

Все дело в том,. что Испания совсем не нуждается в двигателях, подобных Кобдену, — ей нужен свой Кольбер.

В заключение мы должны упомянуть здесь o других выдающихся членах той же экономической партии: Кольмеиро, Сан-Рома, братья Войа — так же горячо и неутомимо ратовали под знаменем свободного обмена; если они и не занимали таких высоких постов, за то, может быть, еще с большим усердием старались распространять в испанском обществе то, что называли своей истинной верой.

Кольмеиро преимущественно занимался популяризацией наших известных экономистов, т. е. того учения, какое наиболее подходило к его излюбленным теориям: он из. дал несколько руководств к политической экономии, составленных по плану французских и с точным соблюдением их программы. Сан-Рома имел от природы все задатки, чтобы успешно подвизаться на ряду с самыми блестящими ораторами своего времени, но принятое им направление помешало ему принести действительную пользу в роли трибуна: нападать на пошлины в стране, прежде всего нуждающейся в покровительстве своей слабой мануфактуре, ратовать против несуществующих фабрикантов, — это значило изображать из себя Дон-Кихота, воюющего с ветряными мельницами.

Совершенно иначе поступили братья Бона: они сами рискнули на промышленное предприятие и тем приобрели возможность применить свои теории к делу. Это наилучший способ пропагандирования всякой идеи и наиболее полезный для испанской нации. Если опыт имеет огромное значение вообще, то в Испании он является прямой необходимостью, и каждый писатель ее, трактующий o социальных вопросах, должен бы представлять наглядный пример того или другого их решения.