Человеческое величие в стихотворении «Пир Петра Первого»

Совершенно очевидно, что главное в этой версии — концепция Пушкина, предложенная им современникам и потомкам. В чем ее смысл? Истинно великий монарх неминуемо оказывается и великим человеком, великой личностью. Человеческое величие — основа величия правителя. Одним из драгоценнейших свойств личности монарха (как частного человека), по Пушкину, есть тот уровень ума, нравственных достоинств, который делает правителя чуждым злобной мстительности. Оттого такой монарх способен пойти на примирение со своими противниками. Пушкин открыл в личности Петра эту способность — ее и прославлял в своем стихотворении.

Закономерно после раскрытия в поэме «Анджело» истинной природы монаршей милости выдвижение Пушкиным концепции примирения правителя со своими противниками. Подобное развитие политических взглядов Пушкина, обусловленное историзмом и социологическим мышлением, знаменательно. Милость монарха — это политическая акция, и, как выяснил Пушкин, она есть не что иное, как разновидность произвола,- такова природа самодержавного правления. Примирение монарха с подданными — это проявление личных достоинств монарха-человека. Петр-император, узнав о преступлениях, приказал провести расследование, обнаружил виновных и наказал их. Но, понимая нужность, полезность деятельности некоторых своих соратников по трудной борьбе за преобразование России, совершивших из-за жадности преступление, Петр-человек решает, пользы ради (отечества пользы) и учитывая их прежние заслуги, примириться с ними.

В стихотворении историческое событие выступает в сознательно препарированном виде. Пушкин исключает все намеки на преступления близких Петру казнокрадов и создает ситуацию иного уровня конфликта, конфликта императора с подданными. Термин подданные раскрывается в своей многозначности — это и те конкретные люди, с которыми Петр примирился, это и вообще все граждане русского самодержавного государства в прошлом, настоящем и будущем. Тем самым становился возможным поэтический рассказ об одном эпизоде из жизни великого русского деятеля, эпизоде, который мог восприниматься как урок ныне царствующему императору.

Позиция, занятая Пушкиным в стихотворении «Пир Петра Первого», отражает и личный опыт поэта. После трагических событий 14 декабря Пушкин, живя в Михайловском, ждал решения своей судьбы новым царем. В феврале 1826 года он написал Дельвигу об условиях нормализации своих отношений с царем, отношений «виноватого» перед властью поэта с новым императором. Характерно, что даже в этих тяжелых обстоятельствах Пушкину не приходит в голову мысль о милости, которой мог бы его одарить новый монарх, но он говорит о возможности примирения. Это и было условием поэта: «Как бы то ни было, я желал бы вполне и искренно помириться с правительством, и, конечно, это ни от кого, кроме его, не зависит. В этом желании более благоразумия, нежели гордости с моей стороны».

Но Николай I не принял условия — он не помирился с Пушкиным, а проявил милость, освободив из ссылки. Милостью было освобождение от цензуры, запрещение выезжать из столицы без царского разрешения, награждение оскорбительным титулом камер-юнкера и т. д. Ежегодно Пушкин опутывался милостями. В одной из редакций поэмы «Езерский» Пушкин, вспоминая о милости Петра, проявленной к одному из его предков, писал: «Прощен и милостью окован». В этом афоризме запечатлена и личная оценка Пушкиным милостей Николая Г. Так же воспринимали милости Николая I и современники Пушкина. Сошлюсь на Огарева. В стихотворении «На смерть поэта» он писал о самодержавно коварном характере милостей, проявленных к Пушкину императором:

Он зло, и низостно, и больно Поэта душу уязвил, Когда коварными устами Ему он милость подарил И замешал между рабами Поэта с вольными мечтами

В. Э. Вацуро и М. И. Гиллельсон, исследуя отношения Пушкина с высочайшей цензурой, рассказывают о реакции Пушкина на выговор Бенкендорфа в письме 7 февраля 1832 года за то, что поэт осмелился без одобрения императора напечатать в «Северных цветах» стихотворение «Анчар». Пушкин ответил резко, поставив вопрос о своих правах в условиях, когда Николай 1 проявляет к нему «милость»: «Я всегда твердо был уверен,- писал он,- что высочайшая милость, коей неожиданно был я удостоен, не лишает меня и права, данного государем всем его подданным: печатать с дозволения цензуры». Исследователи делают справедливый вывод: императорская «милость» «была докучной и тягостной опекой, лишавшей его даже той эфемерной свободы движений, которой пользовались другие».

Нельзя абстрактно рассуждать о понимании Пушкиным милости, пренебрегая при этом его личным опытом. Именно милости Николая, будучи «бесовскими» по своей самодержавной природе (какими были милости Анджело), обусловливали трагизм жизни поэта. Должно учитывать и то, что милости царя унижали человеческое достоинство Пушкина, ставили его в оскорбительное положение вечно обязанного своему «благодетелю». Об этом ему постоянно напоминали и царские чиновники, и друзья.

После встречи с Николаем I в сентябре 1826 года Пушкин, волею обстоятельств, попал в ситуацию столкновения с милостью как формой политики, поскольку она была проявлением монаршей воли, стояла над законом. Вынужденный вступить в договорные отношения с императором («Стансы»), он верил (или хотел верить?), что Николай I будет, как и его царственная бабка, проводить политику, принципы которой изложены в «Духе законов» и «Наказе». В стихотворении «Друзьям» (1828) это сформулировано наиболее откровенно:

Но не жесток в нем дух державный: Тому, кого карает явно, Он втайне милости творит.

В этой связи обращу внимание на один характерный пример. В 1790 году Державин написал оду «На взятие Измаила». Обращаясь к царям, поэт призывал их ценить народ-победитель:

Умейте лишь, главы венчании, Его бесценну кровь щадить; Умейте дать ему вы льготу, К делам великим дух, охоту И милостью сердца пленить.

Как обычно, Державин показал и эту оду друзьям, спрашивая их мнение. Н. А. Львов решительно вычеркнул слово «милость» и заменил его словом «правота». Свою замену он счел необходимым мотивировать. Ломоносов показал дорогу везде просить милости. Я не считаю это ни благородным подвигом, ни красным словом, да и в моральном смысле не представляется мне милость иначе как простить преступление, а если милость без заслуги, то она, поверь мне,- что наказание невинному,- угнетение общее; если ж милость кто по заслуге получил, то она уже не милость, а и слово сие уменьшило бы достоинство действия; тогда бы была она только справедливость и для этого я написал: «правота»» (см Держава н. Соч., т. 1. СПб., 1864, с. 359).

Державин согласился с Н. А. Львовым, приняв его поправку стихотворение приобрело иной идейный смысл — поэт призывал царей «пленить» сердца парода не милостью, я справедливостью, правотой сноси власти — «И правотой сердца пленить». Именно в этой русской традиции и развивались воззрения Пушкина после 1826 года: не милость, а справедливость — вот единственно возможный критерий оценки власти.

В последний период жизни Пушкин решительно преодолел учение о милости как важнейшем аспекте политики, свойственной будто бы монархам-самодержцам. В двух поэмах — «Медном всаднике» и «Анджело» — он рассчитался с этими иллюзиями.