«Дума» Лермонтова. Скорбная дума поэта

«Дума» Лермонтова — и обвинение и оправдание своего поколения, созревшего и проснувшегося в ужасное время. И это «оправдание» поколения является тяжким обвинением времени. Не забудем, что лермонтовский герой есть герой своего времени. И далее развивается тема «Думы», еще не написанной, но уже сложившейся, выношенной и выстраданной. Двадцать вторую строфу, с ее знаменитым афоризмом «Так жизнь скучна, когда боренья нет», обычно цитируют неполно, тогда как в целом она производит явно иное впечатление, чем в своих частях.

Так жизнь скучна, когда боренья нет. В минувшее проникнув, различить В ней мало дел мы можем, в цвете лет Она души не будет веселить. Мне нужно действовать…

Что это: гордое исповедание деятельной и действующей души, ищущей достойной себя сферы деяния, или жалобы смущенного духа, не видящего никакой возможности действовать и изнывающего в немом оцепенении? Скорее, последнее. На лермонтовской мечте о действии лежит печать трагизма. Острое осознание необходимости действовать пришло к поэту с сознанием полной невозможности действовать. И чем сильнее одно, тем больше другое. Это две стороны самосознания мятущейся души поэта, где все взаимно обостряется, вызывая боль немолчных страданий. И трудно назвать эту поэму «жизнеутверждающей», как это делает академическое издание, без существенных оговорок и уточнений. Правда, деятельное начало ее изумительно, оно ни с чем не сравнимо: «Я каждый день бессмертным сделать бы желал…»

Всегда кипит и зреет что-нибудь В моем уме. Желанье и тоска Тревожат беспрестанно эту грудь. Но что ж? Мне жизнь все как-то коротка И все боюсь, что не успею я Свершить чего-то! — жажда бытия Во мне сильней страданий роковых, Хотя я презираю жизнь других. (23-я строфа).

Но ведь и это не деятельность, а мечта о деятельности, отважный порыв к свершению, при невозможности его осуществить. Потому-то и героичен он, потому-то и исполнена трагизма его героика. Потому-то вслед за этим взлетом гордый дух познания и действия низвергается в бездну. Вот следующая строфа поэмы:

Есть время — леденеет быстрый ум;

Есть сумерки души, когда предмет Желаний мрачен: усыпленье дум; Меж радостью и горем полусвет; Душа сама собою стеснена, Жизнь ненавистна, но и смерть страшна. Находишь корень мук в себе самом, И небо обвинить нельзя ни в чем. (24-я строфа).

Поэма Лермонтова о действии есть поэма горечи, утрат, разочарований, несбывшихся надежд. «Никто не получал, чего хотел»; судьба «умела отравить» надежды (26-я строфа), развеять мечты — наступили сумерки души. Лермонтов сказал как-то, что надежда — «бог грядущих дней» . Это божество оказалось низвергнутым. Но потому-то и разочарован поэт, в том-то и величие горечи и отчаяния его мужественного сердца, что он не изменился, не смирился, не принял окружающего, остался верен своим мечтам и надеждам. Его тоска — это тоска по идеалу, его родила верность своему идеалу. Вот почему скорбь об отравленных надеждах сменяется воспрянувшим мужеством и убежденностью в верности избранного пути, с которого нет и не может быть возврата.

Но волна Ко брегу возвратиться не сильна. (26-я строфа). И все это: завершается заповедью мужества, которое испытало искушение покоя и одолело это искушение: Кто в морях блуждал, Тот не заснет в тени прибрежных скал. (27-я строфа).

И финальные строфы переводят язык отвлеченной символики философских раздумий на язык обнаженных и ясных до конца образов и картин.

Я предузнал мой жребий, мой конец, И грусти ранняя на мне печать… Смерть моя Ужасна будет; чуждые края Ей удивятся, а в родной стране Все проклянут и память обо мне. Кровавая меня могила ждет, Могила без молитв и без креста, На диком берегу ревущих вод И под туманным небом; пустота Кругом (28, 30-я строфы).

Таков финал этой необыкновенной по богатству философского и политического содержания поэмы. Кстати: могила без молитв, могила без креста — это многие русские безымянные могилы, об одной из которых Лермонтов не мог не знать о могиле декабристов.

Такова «жизнеутверждающая» поэма Лермонтова. Это утверждение своеобразно. Оно покупается ценой жизни, оно трагично, оно — в героическом отрицании окружающего, оно в борении со свирепой судьбой, оно в неизбежности гибели, которой навстречу без колебаний идет поэт. Имя этому — беззаветная преданность революции. Вот почему поэму Лермонтова, идейно связанную со всей лирикой 1830- 1831 годов, посвященной теме любовь и революция (и, прежде всего со стихотворением «Предсказание»), следует характеризовать не словом широкого и общего смысла («жизнеутверждение»), а более конкретным и определенным. Это поэма утверждения революционного подвига.