Фабула пушкинского романа «Арап Петра Великого»

Аналогия между петровским временем как тем, чему должно следовать, и современной Пушкину русской действительностью в «Стансах» проводится в лирическом ключе, в порядке глубоко эмоционального личного переживания поэта. Однако вскоре у Пушкина возникает творческая потребность воссоздать эпоху преобразований и образ царя-преобразователя в произведении большого эпического размаха, которое могло бы явиться новым, более убедительным «уроком» для николаевской современности. И вот через полгода с небольшим после «Стансов» Пушкин приступает к работе над своим первым, если не считать ранних отрывочных набросков, опытом в совершенно новой для него области художественно-повествовательной прозы — историческим романом «Арап Петра Великого» (1827; заглавие дано позднейшими редакторами, в рукописи роман названия не имеет).

Фабула пушкинского романа основана на семейных преданиях об его прадеде по материнской линий питомце — крестнике — и одном из помощников Петра I, «арапе» — африканце — Абраме Петровиче Ганнибале, жизнь и судьба которого были исполнены самых диковинных и в высшей степени драматических происшествий. В ранний период творчества почти сказочный образ необычного «черного» предка живо привлекал поэта своей романтической экзотикой, что делало его очень подходящим лицом и для героя романа. Но теперь главное для Пушкина было не в этом. Тема «арапа» была связана с темой Петра. Мало того, история отношений между предком Пушкина, который, как сказано о нем в романе, стремился «быть сподвижником великого человека и совокупно с ним действовать на судьбу великого народа» и в то же время был «царю наперсник, а не раб» (строка о нем из позднейшей пушкинской «Моей родословной»), и предком Николая I, в свою очередь искренне любившим и высоко ценившим своего сподвижника, также могла явиться поучительным примером надлежащих взаимоотношений между монархом и подданным. Пушкину, который питал в эту пору иллюзии о возможности сотрудничества с верховной властью в деле преобразования страны и просвещения народа, было весьма важно дать Николаю I и этот «урок».

Повествовательные произведения на темы из русской истории писались и до Пушкина. Но в них было весьма мало исторического. Древние русские люди либо выступали в патетическом облике античных героев (повесть Н. М. Карамзина «Марфа Посадница»), либо наделялись сентиментальной «чувствительностью» (его же «Наталья, боярская дочь»). Не было в этих произведениях и сколько-нибудь правдивого изображения соответствующей исторической эпохи. Все это никак не удовлетворяло Пушкина. В своем романе он несколько романтизировал облик героя — африканца Ганнибала. Но в то же время он сумел на крайне ограниченном пространстве (написано всего шесть с небольшим глав) дать правдивую и вместе с тем изумительно красочную и выразительную картину жизни и быта Петровской эпохи. Перед читателем воочию предстал период ломки всего старого, отжившего и создания новой русской государственности, с резкими противоречиями, с антагонизмом «старины» и «новизны» и вместе с тем со сложностью, неоднородностью самой «новизны», заключавшей в себе наряду с добрыми семенами и зачатки дальнейших отрицательных явлений русской жизни. Последнее наглядно олицетворено в контрастных образах Ибрагима — предка самого поэта — и Корсакова — предка графа Нулина.

В изображении исторической эпохи Пушкин, как правило, столь же строго фактичен, как и в «Борисе Годунове». Сам он прямо (при публикации одной из глав) отсылает читателей к историческим источникам, которыми пользовался. Из них Пушкин заимствовал фактические данные, бытовые подробности, некоторые эпизоды. Так, весьма характерное «представление» Корсакова царю-«плотнику» «на мачте нового корабля» точно воспроизводит подобную же аудиенцию, данную Петром I одному иностранному послу. Невымышленное лицо и сам Корсаков. В частности, упрек в «мотовстве», сделанный ему царем, увидевшим его в «бархатных штанах», почти буквально воспроизводит подлинные слова Петра. И новая прозаическая форма повествования давала возможность Пушкину неоднократно прибегать к подобному приему. Органически, с тончайшим стилистическим мастерством и потому совершенно незаметно для читателя вплетаемые в повествовательную ткань романа, эти своеобразные скрытые цитаты, по которым лишь чуть-чуть прошлась художественная кисть автора, звучат как живые «голоса» минувшей эпохи, придавая изображению и реалистичность, и исторический колорит. В романах В. Скотта Пушкина особенно привлекало умение автора давать описание жизни прошлых веков без ходульной напыщенности, присущей трагедиям классицизма, без «чопорности чувствительных романов», наконец, без ложно-величавого «исторического» пафоса, а непосредственно и просто, «домашним образом», как если бы она описывалась их современником («О романах Вальтера Скотта», 1830).

Подобным «домашним образом» Пушкин начал показывать историческую эпоху уже и «Борисе Годунове». Полностью так показана она в «Арапе Петра Великого». Особенно проявляется это в обрисовке Петра I. «Шекспир, Гете, Вальтер Скотт не имеют холопского пристрастия к королям и героям»,- подчеркивал Пушкин. Именно так и вырастает с самого начала перед читателями даваемая в основном восприятием «не раба, а наперсника» Ибрагима, совсем простая, человеческая и вместе с тем в высшей степени импозантная фигура царя-преобразователя. Причем Петр показан не в минуты его героических деяний (о них только упоминается), а в подчеркнуто домашней, чисто бытовой обстановке: в кругу семьи, за игрой в шашки со шкипером, в доме Ржевского в качестве свата, заботливо устраивающего семейные дела своего крестника. «Земное божество» поэтов XVIII в. сводится Пушкиным с условных, одических «небес», ставится на «землю»; иконописный лик превращается в реальный исторический портрет «человека высокого росту, в зеленом кафтане, с глиняного трубкою во рту», который, «облокотись на стол, читал гамбургские газеты». Подобная простота образа Петра, намеченная уже и «Стансах» рифмами плотник — работник, была одним из первых замечательных достижений Пушкина-прозаика.