Интерпретация Петра Кожевникова

Писатель — основной хранитель слова, которое «было вначале», посему он, писатель, наиболее близок к вечности. Его основное предназначение — воспроизведение жизни в любых ее формах, то бишь создание «версий», «игр», поэтому он, писатель, острее прочих ощущает любое насилие над жизнью, т. е. природой, или, как мы уже привыкли обозначать, экологией.

Все это относится к Битову, тем более что он один из первых почувствовал наступление «экологической катастрофы», заключающейся не только в «уничтожении видов растений и животных» и в перемещении «экологических ниш», но и в изменении самого человека, который есть и птица, и обезьяна, и все вместе взятое от всей «окружающей среды», «среды обитания», «природной среды»… и который не дает покоя ничему живому, потому что не имеет покоя сам, гадая, в отличие от всего «окружения», кто он, откуда и куда идет.

Экологическая проблематика «Оглашенных» отнюдь не является узкоспециальной, хотя язык науки равноправен в романе с языком литературы. Тем самым Битов дает понять, что сколько-нибудь объективное представление о ситуации, которую переживает современное человечество, не учитывая данных науки, получить невозможно. Впрочем, на экологию у него собственный взгляд: «Современная экология кажется мне даже не наукой, а реакцией на науку. Реакцией естественной, нормальной . Почерк этой науки будит в нас представление о стиле в том же значении, как в искусстве.

Изучая жизнь, она сама жива; исследуя поведение, она обретает поведение. У этой науки есть поведение, этический аспект. Ее ограниченность есть этическая ограниченность: не все можно». Диалог «профана» и «профессионала» (Д.

Д.) в «Птицах» напоминает вводный курс экологии и этологии, преподанный захватывающе интересно.

Земля рассматривается в романе как единая экологическая система, в которой нет чего-то более, чего-то менее главного, как экологическая ниша самой жизни. В ходе развития цивилизации, показывает Битов, свою экологическую нишу человек расширил до размеров всей Земли, вытеснив все другие биологические виды, империалистическим отношением к природе нарушив общий баланс жизни. К концу XX в. возникла угроза экологической катастрофы, а следовательно, и гибели человечества. «Еще недавно было всего, хоть… ешь.

Земли, воды, воздуха. Казалось бы. АН нет. Почти нету.

Осталось чуть поднатужиться — и уже нет», — пишет Битов.

Экология стремится способствовать предотвращению катастрофы, вырабатывает новые, более разумные и гуманные принципы экологического поведения человека на Земле в условиях исчерпанности ее «запаса прочности». Однако экологическое сознание утверждается с трудом, а главное, не стало практической этикой людей, продолжающих подрубать сук, на котором сидят. Поэтому у Битова экология предстает в неразрывной связи с этологией и экологической эстетикой как составной частью философии окружающей среды. Панэкологизм, «этический пафос, направленный на поиск общечеловеческих ценностей в природе, технике, искусстве, общественной жизни», «экологическая красота» — важнейшие составляющие этой философии.

Хотя «природа как источник эстетического опыта исторически возникла раньше искусства, в настоящее время искусство как культурный институт моделирует отношение к окружающей среде».

Положения экологической эстетики получают преломление в повести «Человек в пейзаже», уже само название которой отражает взгляд на природу и человека сквозь призму эстетического. Форма диалога, на этот раз «профана» и «философа искусства» , подчеркивает «дополняющий» характер панэкологических размышлений Битова.

Наблюдая мерзость запустения, особенно бросающуюся в глаза в разоренном культурном пространстве, писатель восклицает: «Культура, природа… Кто же это все развалил? Время? История?..

Как-то ускользает, кто и когда. Увидеть бы его воочию, схватить бы за руку, выкрутить за спину… Что-то не попадался он мне. Не встречал я исполнителя разрушения, почти так, как и сочинителя анекдота…

Одни любители да охранители кругом. Кто же это все не любит, когда мы все это любим? Кто же это так не любит нас?..».

Обожествляя Творение, которое требует благоговейного и восхищенного к себе отношения, Битов интерпретирует его прежде всего как феномен эстетический. Он перекликается с Ницше, утверждавшим, что мир может быть оправдан как явление эстетическое, творческий акт Бога-Художника: «… Творец, хотя это его никак не исчерпывает, не есть ли величайший художник?..». И, развивая эту мысль, продолжает: «Вот в этом масляном слое мы и живем, на котором нас нарисовали. И живопись эта прекрасна, ибо какой художник ее написал!

Какой Художник!». Посягательство на Божественную Красоту трактуется как проявление «дьявольского» начала в человеке. Затаптывая «рай», человек сам заточает себя в «аду».

Вскрывая, сколь прекрасна и драгоценна каждая деталь земного «пейзажа», заключая ее в идеальную ауру, искусство позволяет увидеть привычное новыми глазами, меняет «пейзаж» человеческой души. В каком-то смысле оно формирует в человеке художника: «Мир был сотворен Художником для созерцания, и постижения, и любви человеком. Но для чего же «по образу и подобию»? — будучи несколько знакомым с человеками, никак этого не понять. И только так это можно понять, что — «по образу и подобию»: чтобы был тоже художник, способный оценить.

Художник нуждался в другом художнике».Через апелляцию к авторитету Творца, авторитету искусства осуществляется сакрализация и эстетизация природы не только как колыбели и источника существования людей, но и как объекта высочайшего наслаждения и преклонения.

«Ожидание обезьян» включает в себя оба аспекта экологической проблематики, рассмотренные в «Птицах» и «Человеке в пейзаже»*. Но и они предстают как составная часть философии окружающей среды, имеющей всеобъемлющий характер. «Углубляя эстетический опыт, знание об окружающей среде в то же время регулирует, ограничивает его, ставит в этические рамки» [283, с. 208]. Принципы эко-лого-эстетического ноу-хау прилагаются к самой жизни, ко всем без исключения ее сторонам. Утверждаются идеи ненасилия, примирения непримиримого, любви ко всему живому.

Интеллектуально-философские диспуты, захватывающие широкий круг проблем, касающиеся перспектив экологической эры, как и в предыдущих повестях, составляют стержень повествования. Битов возрождает сократовский тип философской беседы, основанной на принципе вопросов/ответов, направляемых опытной рукой, создает впечатление рождения мысли на наших глазах. Ирония лишает высказывания авторитарности.

Источник: Скоропанова Ирина Степановна РУССКАЯ ПОСТМОДЕРНИСТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА