Исторические источники трилогии о Валленштейне

Тема о Валленштейне и тот угол зрения, под которым Шиллер хотел ее разработать, требовали новой формы, нового метода в драме. Метод превращения персонажей в «рупоры идей» был здесь неуместен, ибо Шиллер ставил себе задачей не столько выразить свое отношение к действительности, сколько постигнуть те силы, которые определили развитие исторических событий рассматриваемой эпохи. Задача, следовательно, была в том, чтобы дать объективное изображение определенной исторической эпохи.

Переписка Шиллера во время создания этой драмы показывает, как настойчиво стремился поэт уйти от своей прежней творческой манеры, избежать превращения персонажей в «рупоры идей». Рассказывая Гете о ходе своей работы, Шиллер писал ему 28 ноября 1796 года: «Мне вполне удается держать материал вне своего «я» и давать только тему». В письме от 24 января 1797 года он прямо указывает, что именно Гете побуждал его к объективности изображения. В наиболее обобщающей форме признание плодотворности влияния реалистического мировоззрения Гете на творчество Шиллера выражено в письме последнего от 21 июля 1797 года.

В процессе работы над «Валленштейном» Шиллер обсуждает с Гете, В. Гумбольдтом и Кернером не только план и общие принципы построения этой драмы, но также отдельные сцены и разные частности. Свои мысли о принципах построения трилогии Шиллер подробно излагает в письме В. Гумбольдту 21 марта 1796 года: «…я набрел на в высшей степени поразительное доказательство своих идей о реализме и идеализме, которое одновременно сможет успешно помочь мне в моей поэтической композиции. Все, что я говорил в последней статье 2 о реализме, в высокой степени верно для Валленштейна. В нем нет никакого благородства, ни в одном житейском поступке он не проявляет величия; в нем мало достоинства, и все же я надеюсь, следуя по чисто реалистическому пути, создать характер драматически сильный и заключающий в себе подлинно жизненный принцип. Прежде я старался, например, в Позе и Карлосе, заменить недостающую правду прекрасным идеалом, теперь в Валленштейне я хочу за отсутствующий идеал (сентиментальный) вознаградить голой правдой… Я не сомневаюсь, что вы с некоторой опаской будете смотреть, как я иду по этому новому и, сравнительно с накопленным мною опытом, неведомому мне пути. Но не слишком бойтесь за меня. Поразительно, как много реалистического принес мне этот недавно начавшийся год, как много развилось во мне от постоянного общения с Гете и от работы над древними, за которых я смог взяться впервые после «Дон Карлоса».

Изучая законы греческой трагедии, Шиллер пришел к выводу, что самым главным моментом, определяющим тот или иной вид драмы, является нахождение или изобретение фабулы. В процессе работы над «Валленштейном» он писал Гете 4 апреля 1797 года: «Чем больше я думаю о моей собственной работе и о характере построения греческой трагедии, тем яснее я вижу весь смысл искусства в том, чтобы изобрести поэтическую фабулу». Под фабулой Шиллер понимал тот круг жизненных явлений, который должен составить основу произведения. Вопрос этот был, таким образом, связан с принципами отбора фактов действительности, необходимых для выражения идей автора и раскрытия закономерностей самой жизни. Шиллер разграничивал три метода, которые мы определили бы терминами натурализм, романтизм, и реализм. Безоговорочно отвергая романтизм как метод произвольного отбора нетипичных элементов, главным образом с целью выражения субъективного понимания и настроенности автора, Шиллер одновременно выступал и против натуралистического отношения к действительности, которое характеризуется тем, что за множеством фактов, часть которых не типична, утрачивается понимание сущности явления.

В связи с этим Шиллер писал: «Современный драматург мучительно и боязливо сражается с вещами случайными и второстепенными и, стремясь как можно больше приблизиться к действительности, взваливает на себя груз бессодержательного и несущественного, причем он подвергается опасности утерять глубоко лежащую истину, в которой собственно и заключено все поэтическое. Ему очень хочется полностью воспроизвести тот или иной доподлинный случай, и он не думает о том, что поэтическое изображение никогда не может совпасть с действительностью именно потому, что оно абсолютно истинно».