История создания романа «Восемнадцатый год», его жанровые особенности

Судьбы героев романа «Сестры» связываются и в какой-то мере определяются социальными условиями. А в своих рассуждениях некоторые герои касаются уже общих вопросов: смысла жизни, их роли в жизни страны и т. п. Поэтому жанр «Сестер» можно определить как социальный или социально-философский роман. Однако все же в первой части трилогии судьбы России и народа и стремление основных персонажей (Кати, Даши, Телегина и Рощина) к счастью не взаимосвязаны, более того, в разгар трагических событий для родины и народа эти персонажи наперекор всему думают только о своем личном. Композиция «Сестер» построена во многом па противопоставлении личного и общего. Причем общее как-то идет почти мимо стремлений основных персонажей.

Совсем иной характер носит роман «Восемнадцатый год». Тот же Константин Федин отметил: «…приступая ко второму роману трилогии, Толстой уже впустил во все двери и окна бурю истории, и она забушевала во взбудораженной, трепещущей жизнью книге, завертев, как песчинки, маленькие, милые и отчаянные судьбы героев романа»

Итак, роман «Восемнадцатый год» изображает «бурю истории», а судьбы героев романа в этой буре не больше «песчинок». Это роман исторический. Толстой выступает в нем и как художник и как историк. Однако это не историческая хроника. Автор не слепо следует за историческими событиями и не ограничивается изображением только исторических событий и исторических деятелей.

В романе «Восемнадцатый год» наряду с действительно существовавшими историческими лицами, писатель вводит массу вымышленных образов. Как и Пушкин в «Капитанской дочке», Толстой в историческом повествовании сочетает изображение исторических и вымышленных лиц. Причем, исторические лица, как говорил Пушкин, показываются «домашним образом», то есть просто, по-земному, не ставятся па котурны.

Концепция счастья «наперекор всему», звучащая в конце романа «Сестры», терпит крушение и автором не поддерживается. Герои в «Восемнадцатом годе» ищут, и каждый по-своему, место в новой жизни. Основным композиционным принципом второй части трилогии является подчеркивание связи личных судеб персонажей с общими, историческими судьбами родины. Поэтому большинство глав начинается общей характеристикой исторических процессов, происходящих в России, и только затем идет рассказ о том или ином персонаже.

Толстой, немало места уделил изображению разгула крестьянской стихии. Но он был прав. Восемнадцатый год представлен многими силами, в том числе и махновщиной, и бандами Зеленого, и крестьянскими бунтами, и мародерством, и анархией, и бонапартизмом Сорокина и т. п. Известно, что В. И. Горький как раз в 1918 году неоднократно указывал на неслыханный хаос, на паническое бегство армии, на то, что революция, рожденная неслыханным разрушением, не может идти спокойно, гладко, мирно, без мучений, без терзаний, без ужасов. Вот почему Толстой, писал: «Нет, революция пусть будет представлена революцией, а не благоприличной картиночкой, где впереди рабочий с красным знаменем, за ним — благостные мужички в совхозе, а на фоне — заводские трубы и встающее солнце. Время таким картинкам прошло,- жизнь, молодежь, наступающее поколение требует: «В нашей стране произошло событие, величайшее в мировой истории, расскажите нам правдиво, величаво об этом героическом времени». Толстой поставил задачу написать «роман о победившей революции, в общих своих линиях изображающий правду, какой она была» (там же).

События восемнадцатого года развертывались в основном на юге, на Украине и Дону, на Волге — в районе Царицына, Самары и некоторых других городов. И несмотря на это, Толстой открывает второй том трилогии картинами послеоктябрьского Петербурга. Первой фигурой, выделенной писателем в картине Петербурга, был большевик Василий Рублев. Именно он произносит речь на митинге перед бегущими с фронта солдатами-дезертирами. Первая глава в самых общих чертах раскрывает сущность происходящих в России событий: все старое было сметено, но многие испытывали «тоску по исчезнувшей жизни»; новое же было полно решимости «драться. Драться жестоко».

Главные герои романа — Телегин и Рощин — также определили свои позиции. Телегин «качнулся» в сторону большевиков, потому что он не верит «чтобы эти большевики так вдруг и исчезли. Тут корень в Рублеве… тут весь секрет в качестве власти…».

Вадим Петрович Рощин дрался в Москве против большевиков, был контужен, ждал, что «вот-вот подойдут войска из ставки, и начнут бить шестидюймовыми с Воробьевых гор по Кремлю», но не дождавшись этого, уехал с женой в Самару, к тестю доктору Булавину, считавшему, что «к весне, разумеется, большевики должны были кончиться» .

Рощин не смог смириться с победой, по его словам, «сопатой сволочи». Россия, родина, которую он любил, не связывалась в его сознании ни с образом рабочего, ни с образом мужика. Поэтому все надежды Рощин возлагал на Корнилова и его наступление на Москву. Следующие главы развертывают широчайшую панораму битв гражданской войны на Дону и Кубани.

Заключительная, двенадцатая глава — самая маленькая во всем романе, глубоко и остро публицистична. Ее основная мысль заключена в следующих словах: «Год тому назад народ бежал с фронта, страна как будто превратилась в безначальное анархическое болото, но это было неверно: в стране возникали могучие силы сцепления, над утробным бытием поднималась мечта о справедливости. Появились необыкновенные люди, каких раньше не видывали, и о делах их с удивлением и страхом заговорили повсюду».

Первая и последняя главы обрамляют всю пеструю картину событий восемнадцатого года. Обе они в основном публицистичны, дают общую картину жизни страны, и по содержанию перекликаются. Но вместе с тем и существенно отличаются. Годичный опыт гражданской войны изменил поведение многомиллионных масс России. Если в первой, главе доктор Булавин назначал даты падения большевиков, а Рощин мечтал отомстить мужикам, то в последней главе предательский выстрел эсерки Кап-лан в Горькийа положил конец терпению: «рабочие требовали самых решительных мер» и был объявлен «красный террор» по отношению к врагам революции. Иван Ильич Телегин, который в первой главе говорил Рублеву: «Либо я на Дон уйду… Либо с вами…», пройдя тяжелые испытания в боях с белыми, выполнив доверительное поручение Гымзы, стал командиром красного полка и «одним из первых ворвался в Самару».