«Лесное воинство»

Во время боя между партизанским отрядом и белогвардейцами доктор Юрий Живаго был вынужден взять винтовку убитого телефониста и, чтобы не стрелять в наступающих, совсем еще юных ребят, принялся целиться в обгорелое мертвое дерево, бывшее настоящим спасением для атакующих. Но они не позволяли себе прятаться за его стволом и шли дальше. Как Живаго ни оберегался, двух белогвардейцев он все же ранил, а еще одного лишил жизни.

После боя в ладанке телефониста и в футлярчике на шее подстреленного им гимназиста Живаго нашел текст одного и того же девяностого псалма, оберегавшего по народным верованиям от пуль. Только текст псалма у партизана был искажен обычным в народе изустном повседневном обиходе, тогда как псалом юноши-белогвардейца полностью соответствовал подлиннику. Именно футлярчик с этим псалмом принял на себя удар пули и спас мальчика, Сережу Ранцевича, от смерти. Доктор тайком выходил его и, когда Сережа окреп, дал ему возможность покинуть отряд, чтобы продолжить борьбу с красными.

Данный эпизод заключает в себе целый ряд существеннейших проблем романа. Участие в бою доктора Юрия Живаго, насильно захваченного партизанами, задает глубокую по своему содержанию тему интеллигенции и революции. Пастернак показывает, что в эпоху радикальных потрясений невозможно оставаться в позиции «над схваткой».

Даже подневольное положение главного героя во враждебном лагере, «пассивное» сотрудничество с одной из воюющих сторон есть уже участие в борьбе. «Невоинственный» Юрий Живаго, отдающий себе в этом отчет, осознает всю иллюзорность и даже лживость позы «невмешательства». Он вынужден подчиниться логике схватки, не позволяющей кому бы то ни было оставаться в стороне. Стрельба главного героя по дереву, которое «было обуглено молниями или пламенем костра, или расщеплено и опалено предшествующими сражениями», имеет не менее символический смысл и в общем целом романа перекликается со стихотворением «Чудо» о бесплодной смоковнице, испепеленной Спасителем.

Это дерево словно искушает наступающих белогвардейцев возможностью уберечься от пуль и спастись от смерти. Но они понимают бесплодность такого поведения и предпочитают иной путь — подлинный путь жертвы. Единственная их ошибка — излишняя наигранность, бравирование своей храбростью, которая была бы простительна по молодости, если бы не вела к многочисленным жертвам. Обнаруженный Живаго псалом на груди у партизана и у белогвардейца, как бы иллюстрирует авторское понимание культуры и истории.

Противостояние белых и красных ложно для него уже потому, что воюющие стороны имеют одну историю, принадлежат одной христианской культуре, а значит, разделяющие их ценности неподлинны перед лицом подлинных, единых для них христианских ценностей. Их культура едина вопреки тем изменениям и искажениям, которые народное словотворчество вносит, например, в богослужебные тексты. Напротив, эти изменения свидетельствуют о том, что христианство, преломляясь в сознании людей самого разного образовательного уровня и национальной принадлежности, разных миропониманий и социального положения, тем самым входит в живое употребление, является живым в каждом отрезке своего времени и связывает воедино всех людей. Помощь доктора Живаго раненному им гимназисту не является противоречием или следствием его «беспринципности».

Если ход истории и столкнул в ожесточенной схватке Юрия Живаго и Сережу Ранцевича, то спасение жизни последнего является высшим христианским долгом и подвигом доктора, оказавшегося в трагических жизненных обстоятельствах.