«Любовь должна быть трагедией!»

Из наблюдений над идейно-художественным своеобразием повести Куприна «Гранатовый браслет»

Р Ассуждая об идейно-художественном своеобразии небольшого литературного произведения на экзамене, выпускнику очень важно найти удачный стержень для своего Сочинения — иначе все наблюдения над текстом будут рассыпаться как кусочки мозаики. Чтобы этого избежать, нужно, на наш взгляд, не ставить перед собой глобальную задачу целостного анализа, а ограничить себя поисками в какой-то одной сфере — и тогда, возможно, пройдя по найденной узенькой «тропиночке» внутрь произведения, мы сумеем по пути увидеть гораздо больше того, что могли бы поначалу ожидать.

Попробуем предложить нашим ученикам одну из возможных «тропинок» в повесть А. Куприна «Гранатовый браслет» . Прежде всего введем жанровое обозначение для этого произведения: перед нами повесть — Новелла. Такое определение весьма условно, может быть, даже спорно, но в любом случае оно таит в себе скрытый динамизм, методически очень выгодный: новеллой обычно называют небольшой рассказ со стремительным, поворотистым сюжетом, основанным на каком-то ярком случае, а повесть в принципе должна бы новеллизм разрушать, так как нацелена на более спокойное повествование, не чуждое описаний и замедления действия. Спросим учеников: можно ли увидеть элементы новеллы в «Гранатовом браслете»?

Чувствуется ли, что Куприн умеет строить сюжет и держать читателя в напряжении? Как формируется в повести, задолго до трагического финала, ощущение тревоги? Можно ли сказать, что автор не перестает интриговать читателя по ходу развития действия? Интересно ли читать эту повесть, динамична ли она?

Есть ли в ней что-то необычное, странное, на первый взгляд немотивированное, но объясняющееся потом?

Нам важно выслушать все ответы учеников. Обычно они достаточно кратки, поэтому этот момент урока не займет много времени — зато мы сумеем коллективно вспомнить все острые моменты повести, увидеть, что автор с самых первых строк начинает формировать в читателе ощущение тревоги, «подсовывать» ему разные неожиданности и загадки, которые будут разогревать читательский интерес. То Анна посреди веселого разговора с сестрой внезапно вскрикнет в ужасе и побледнеет — ее испугает высота обрыва, на котором она стоит; то вдруг гостей на именинах окажется тринадцать — и Вера с тревогой про себя это отметит; то неожиданно вспыхнут гранаты на браслете «алыми, кровавыми огнями».

А потом появятся в повести вставные сюжеты — случаи из жизни генерала Анохина , и в них уже будет рассказываться о любви, приводящей человека к смерти. И так далее — список возможных наблюдений учеников можно продолжать.

Поделимся с ребятами и своей мыслью : интриговать читателя автор начинает уже с Эпиграфа. Действительно, ведь обычно в эпиграф выносятся какие-то фразы, Слова, а тут перед нами название музыкального произведения, точнее одной из его частей . Вряд ли мы сможем припомнить что-нибудь подобное в известных нам литературных произведениях . В чем же дело?

Ведь эпиграф должен формулировать какую-то важную для понимания всей книги мысль, выводить нас к проблематике всей вещи, служить к ней своеобразным ключом. Как же нам использовать этот странный ключ? Хотел ли автор, чтобы мы соотнесли структуру сонаты со структурой повести, или просто старался вызвать в нас музыкой определенное настроение?

А может быть, это откровенный эпатаж?

И опять, выслушав и обсудив мнения учеников, предложим им для размышления и свою идею: вполне вероятно, что такой эпиграф — это знак того, что Лежащее перед нами Литературное произведение строится по музыкальным законам , что оно представляет собой переплетение определенных мелодий, Мотивов . Как и в музыкальном произведении, в нашей повести есть чередование ритмов и темпов, силы звука и интонаций; есть и сильное место, своего рода «центральный аккорд», к которому стягиваются многие мелодические темы, — «Любовь должна быть трагедией» .

Итак, какие же мотивы вводят в повесть тему любви? Мотив первый, повторяющийся настойчиво, варьирующийся множество раз — «любви здесь и сейчас, в Мире героев повести, нет» . Не случайно дело происходит осенью, в пору увядания и умирания; цветы в саду, среди которых появляется княгиня Вера, уже доцветают, «роскошная любовь и…чрезмерное материнство» в их жизни уже были, а некоторым из них, царственным, холодным, высокомерным георгинам, пионам и астрам, вообще неведомы . У самой княгини Веры «прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы»; впрочем, эта любовь не принесла ей желанного счастья — она бездетна и страстно мечтает о детях, которых, по всей видимости, у нее уже никогда не будет. Дети есть у ее сестры Анны, и Вера обожает их, но самой Анне они не нужны, как не нужен и муж, которого она откровенно не любит и который, в свою очередь, боготворит ее и постоянно пытается за ней ухаживать. (Вообще один из неявных, но очень значимых для повести мотивов — это мотив Обладания не тем, что нужно ; очень интересно выражается он через запахи — в «Гранатовом браслете» настойчиво подчеркивается, что предмет обладает почему-то совсем несвойственным ему запахом: морская вода во время прибоя, по наблюдениям Анны, пахнет резедой, стручья левкоя — капустой, гроздья винограда — клубникой, а белая акация, как заметил генерал Аносов, — конфетами.

Весьма важная характеристика мира повести, рождающая ощущение какой-то неустроенности, несуразицы, неустойчивости. Кстати, это наблюдение сделано одним из учеников на уроке.)

Нет любви и в жизни других гостей княгини Веры, а одному из них, генералу Аносову, назначено автором ввести в повесть дополнительный мотив — Настоящая Любовь в жизни людей когда-то Была ; рассказы генерала приближаются к свидетельствам очевидца: настоящая любовь — не выдумка, когда-то давно, почти в эпические с точки зрения героев повести времена , она составляла все содержание жизни людей. Правда, и сам генерал признается, что такой любви уже не застал, что самому ему известно лишь несколько случаев, отдаленно напоминающих эту любовь. Эти его слова как бы отодвигают существование настоящей любви в еще более давнее, совсем уже невозвратимое прошлое: «…Люди в настоящее время разучились любить. Не вижу настоящей любви. Да и в мое время не видел!»; «А где же любовь-то?

Любовь бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды? Та, про которую сказано — «сильна как смерть»? Понимаешь, такая любовь, для которой совершить любой подвиг, отдать жизнь, пойти на мучение — вовсе не труд, а одна радость»; «Говорят, что раньше все это бывало. А если и не бывало, то разве не мечтали и не тосковали об этом лучшие умы и души человечества — поэты, романисты, музыканты, художники?»

И именно генерал Аносов сформулирует основную мысль повести: «Любовь Должна быть» . Мы сознательно оборвали цитату, сделав тем самым ударение на словах «должна быть». Настоящая любовь, существовавшая когда-то давно, не могла исчезнуть, она обязательно вернется, просто ее пока могли не заметить, не узнать, и, неузнанная, она уже живет где-то рядом. Ее возвращение станет настоящим Чудом — об этом мотиве повести, возникающем уже на первых ее страницах, мы поговорим чуть позже.

Пока же вернемся к любви. Следующий комплекс мотивов, связанных с темой любви, составляют Мотивы смеха, шутки, издевательства. В мире людей «с цыплячьими телами и заячьими душами, неспособных к сильным желаниям, к героическим поступкам, к нежности и обожанию перед любовью», любовь становится объектом открытой насмешки. Здесь, конечно же, нужно вспомнить домашний юмористический альбом семьи Шеиных и сцену его рассматривания гостями. Один из сюжетов этого альбома — «Княгиня Вера и влюбленный телеграфист» — в опошленном, спародированном виде вводит в повесть историю любви чиновника Желткова к княгине Вере — и сюжет этот, комически-буффонный в устах князя Василия Львовича, заканчивается не менее комической смертью персонажа: «Наконец он умирает, но перед смертью завещает передать Вере две телеграфные пуговицы и флакон от духов — наполненный его слезами…» Всем смешно — но читатель вместе с княгиней Верой уже распечатал и прочел письмо самого Желткова, приложенное к его подарку, уже заметил кровавый отсвет в гранатах на браслете, уже узнал, что браслет этот «приносит дар предвидения носящим его женщинам… мужчин же охраняет от насильственной смерти» , и поэтому не может увлечься всеобщими шутками и с непонятной тревогой вслушивается в слова княгини, пытающейся остановить своего развеселившегося мужа: «Вера тихо дотронулась до его плеча. «Лучше не нужно», — сказала она.

Но Василий Львович или не расслышал ее слов, или не придал им настоящего значения». Герои повести не «придают настоящего значения» любви, не могут понять и принять всей ее серьезности и трагичности.

На этом этапе разговора можно дать самостоятельное задание классу: собрать и перечислить все сцены, с которыми связаны Трагические мотивы Повести . Часть из них мы уже упоминали, можно теперь обобщить их и кратко записать вокруг слова «трагедия».

И наконец перейдем к центральной части фразы. Императивность ее тона не оставляет сомнений — путь героев повести «пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины». Чудо, давно подспудно ожидаемое Верой, происходит. Мотив Ожидания чуда заявлен в самом начале повести: «…сегодня был день ее именин — семнадцатое сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда ожидала от него чего-то счастливо-чудесного».

Настроение ожидания поддерживает Анна: она нетерпеливо спрашивает про гостей, обязательно хочет посмотреть диковинную рыбу — морского петуха, которого специально, в качестве редкого сюрприза, готовят к вечеру: «Сегодня утром рыбак принес морского петуха. Я сама видела. Прямо какое-то Чудовище. Даже страшно» .

Мотивы чуда тесно переплетаются в повести с Мотивами религиозными, причем звучат они в разных регистрах — от серьезно-возвышенного до пародийно-гротескного . Прежде всего, день, в который начинаются события, — день памяти мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии . Гранатовый браслет после смерти Желткова будет повешен по его просьбе на икону Божьей Матери — да и само молитвенное преклонение Желткова перед княгиней напоминает о рыцарском служении эпохи Средневековья, о поэзии трубадуров и миннезингеров, об образе Прекрасной Дамы в творчестве Блока, как известно, использовавшего в своем творчестве многие религиозные символы . Приход княгини Веры к умершему Желткову, ее прощальный поцелуй напоминает поклонение мощам святого — тоже мученика. В финале же повести мы встречаемся с Мотивом преображения — он связан с княгиней Верой. Сравним два ее портрета: «строго проста, со всеми холодно и немного свысока любезна, независима и царственно спокойна» — такова она до произошедших событий; «Вера, с глазами, блестящими от слез, беспокойно, взволнованно стала целовать ей лицо, губы, глаза…» — это финал повести, настоящая любовь, только лишь задевшая ее своим крылом, изменила всю суть Веры.

Любовь действительно оказывается сильнее смерти, покоя, холода, неизменности, она преображает Веру, лишая покоя, волнуя — она дает жизнь.

В заключение разговора обязательно нужно сказать, что перед нами, конечно же, произведение романтическое, причем романтизм здесь взят в крайнем своем выражении. По ходу урока у нас уже возникали некоторые сопоставления с другими произведениями романтического характера, теперь же можно показать, что для творчества самого Куприна Роман тические мотивы были определяющими. Для этого очень подходит небольшой рассказ «Фиалки» , в финале которого мы встречаемся со словами, напрямую возвращающими нас к Основной мелодии «Гранатового браслета»: «А вечером в спальной Казаков долго не спит… он плачет долгими, радостными, светлыми слезами, которые никогда уже не повторятся в его жизни.

И как бы потом ни сложилась его жизнь со всеми ее падениями и удачами… он всегда, даже в старости, — он, позабывший имена и лица, — благодарно и счастливо улыбнется, вспомнив фиалки, приколотые к груди принцессы из сказки. Потому что на его долю выпало редкое счастие испытать хоть на мгновение ту истинную любовь, в которой заключено все: целомудрие, поэзия, красота и молодость».