Новое писательское поколение Испании конца ХХ века

Могучее движение масс не удалось подавить ни с помощью репрессий, ни провозглашением «либерализации» режима. Кризис франкизма приобрел необратимый характер. Вот почему вскоре после смерти Франко (ноябрь 1975 г.) правящие круги Испании были вынуждены вступить на путь постепенной демократизации всего строя жизни в стране.

В условиях нарастающего антифашистского движения масс, первые симптомы которого — забастовочное движение в Барселоне и Бискайе — обнаружились уже в начале 50-х годов, приходит в литературу новое писательское поколение — братья Хосе-Агустин, Хуан и Луис Гойтисоло, Ана Мария Матуте, Мигель Делибес, Блас де Отеро, Альфонсо Састре и др. Они не объединялись в какие-нибудь группировки, не формулировали обязательных для всех политических и эстетических программ. И все же им свойственна общность или близость взглядов на мир и на задачи литературы.

Прежде всего, они отвергали экзистенциалистскую философию Ортеги-и-Гассета и в особенности его эстетическую программу. Требованию дегуманизации искусства они противопоставили девиз «Гуманизироваться или погибнуть!». Этот лозунг провозгласил Хуан Гойтисоло, которому принадлежал также парадоксально звучащий, но многозначительный призыв к «бегству в действительность».

Молодые романисты решительно обращаются к реалистическому методу. Они провозглашают своими учителями в искусстве Гальдоса, Бароху, плутовской роман XVII века; в мировой литературе их ориентирами стали романы Хемингуэя и Дос Пассоса, драматургия Брехта.

Особенно близки их искания неореализму, получившему широкое распространение в итальянском искусстве.

Единственным объектом изображения в прозе середины века была современная действительность. При этом романистов интересует почти исключительно социальный ее аспект; ведущими жанрами стали различные разновидности социального романа, посвященного жизни низших и средних слоев испанского общества. Как бы ни была жестока реальность, изображаемая в книгах 50-х годов, герои их принципиально отличны от персонажей тремендистского романа. Там — затравленный зверь среди зверей; здесь — забитый, отупевший от тягот жизни, но все же человек, в котором наряду с жестокостью, порожденной адскими условиями жизни, всегда где-то в глубине души таятся нежность, сочувствие ближнему, инстинктивное чувство солидарности обездоленных.

Писатели пишут не только о народе, но и для народа. В их творчестве обнаруживается стремление к ясности, простоте языка и образности. Еще более важным художественным принципом для большинства молодых романистов стало требование «объективности» повествования, отказа от прямой авторской оценки изображаемого. Свой метод писатели этих лет определяли не только как «социальный реализм», но и как «объективный реализм».

Существо этого метода не имеет ничего общего с объективистской бесстрастностью; позиция писателя достаточно определенна, но вытекает она не из авторских деклараций и оценок, а из отбора фактов действительности и их освещения в романе. Характерными чертами «объективной» прозы стали предельно точное и крайне детализованное описание среды, окружающей человека, и самого героя — его поступков, жестов и т. д.; изображение психологических состояний персонажа через особенности его поведения; ослабление роли сюжета в структуре романа, отказ от концентрации действия вокруг одного события или героя и связанная с этим дробность композиции и т. д.

Начало «объективной» прозе положил, собственно говоря, уже Села, для романа «Улей» которого характерна подчеркнутая объективность повествования. Более последовательно принципы «объективного реализма» были осуществлены в романе писателя Х’есуса Фернандеса Сантоса (Jesus Fernandez Santos, род. в 1926 г.) «Суровые люди» (Los bravos, 1954), дающем подробное и точное описание жизни одного селения. Классическим образцом романистики этих лет стал роман «Харама» (El Jarama, 1956) Рафаэля Санчеса Ферлосио (Rafael Sanchez Ferlosio, род. в 1927 г.). Писатель рассказывает об одном дне, жарком летнем воскресенье, на берегах Харамы, куда приехали отдохнуть из столицы несколько молодых людей. Действия в романе почти нет — только в самом конце происходит событие, несколько нарушающее почти неприметное движение времени: случайная смерть юной Луиситы. Персонажи книги, юноши и девушки, конечно, чем-то занимаются в течение дня — они купаются, загорают, поют, танцуют, ссорятся, мирятся. Но и в словах и поступках их редко проявляется живая душа человека; перед нами скорее автоматы, реагирующие на внешние раздражители по раз и навсегда заданной программе, чем люди. И, как у автоматов, у героев «Харамы» нет ни прошлого, ни будущего — одно только серое, тоскливое настоящее. А ведь еще совсем недавно — меньше двух десятилетий назад — здесь, на берегах Харамы, отцы и старшие братья отдыхающих на берегу юношей и девушек сражались во имя каких-то идеалов, истекали кровью, гибли. Герои «Харамы» повсюду натыкаются на следы той войны, но даже эти шрамы не могут пробудить их от спячки, которая и есть их жизнь.

Большое значение имело появление с середины 50-х годов произведений о тружениках города и деревни. Этой теме посвящено большинство произведений Альфонсо Гроссо (Alfonso Grosso, род. в 1928 г.). Выходец из состоятельной семьи, в молодости служивший чиновником, Гроссо обратился к литературному труду в 30-летнем возрасте. В 1961 г. появляется его роман «Канава» (La zanja), а вскоре и роман «Ослепительно голубое небо» (Cielo dificilmente azul); два года спустя был напечатан роман «Сети» (El cepirote). Во всех этих произведениях Гроссо обращается прежде всего к людям труда — будь то строители водопровода («Канава»), рыбаки («Сети») или рубщики леса и батраки-поденщики («Ослепительно голубое небо»). Но как бы подробно и правдиво ни выписывал писатель картины каторжного труда своих героев, главное все же для него — не фиксация условий жизни его персонажей, а их реакция на эти условия, богатый и сложный мир их переживаний. В годы, когда литературная молодежь отворачивалась от психологического анализа во имя «объективной» передачи реального мира Испании, Гроссо демонстративно делает именно углубленный психологический анализ едва ли не основным средством изображения той же реальности.

По-своему подошли к изображению людей труда и Хесус Лопес Пачеко (Jesus Lopez Pacheco, род. в 1930 г.) в романе «Гидроцентраль» (Central electrica, 1958), и Ар-мандо Лопес Салинас (Armando Lopez Salinas, род. в 1925 г.) в романе «Шахта» (La mina, 1960). Как и Гроссо, они не ограничиваются показом нечеловеческих условий жизни батраков и строителей электростанции (в романе Лопеса Пачеко), крестьян и шахтеров (в книге Лопеса Салинаса). Авторы этих произведений углубляют социальный анализ действительности, обращаются к прямому разоблачению фашистского режима, а главное, рисуют также пробуждение классового самосознания героев, ростки протеста.

Две черты особенно характерны для прозы 50-х годов: это почти полная бессюжетность повествования и его мнимая или действительная документальность. Пренебрежение к сюжету иногда приводило к тому, что роман вообще лишался единственного действенного стержня и превращался в серию мало связанных между собой новелл. Таков, например, первый роман Луиса Гоитисоло Гая (Luis Goytisolo Gay, род. в 1935 г.) «Окраина» (Las afueras, 1958). Что касается тяги к документальности, то она получила отражение не только в романе, но и в многочисленных путевых заметках, появившихся в эти годы.

Одним из первых обратился к этому жанру опять же К. X. Села, который еще в 1948 г. опубликовал свое «Путешествие в Алькаррию» (Viajes a la Alcarria). Много позже появились документальные повести Хуана Гоитисоло, путевые заметки «Пешком по Хурдским горам» (Caminando рог las Hurdas, I960) Антонио Ферреса (Antonio Ferres, род. в 1924 г.) и А. Лопеса Салинаса; «Вниз по реке» (Рог el rio abajo, 1965) А. Гроссо и того же Лопеса Салинаса, а также многие другие. Меньше всего в этих путевых записках можно найти описания красот природы или экзотических черт испанского захолустья. Эти книги — прежде всего потрясающий социальный документ, прямое и непосредственное свидетельство очевидцев нищеты, невежества, голода, болезней, которые стали уделом испанского народа. При этом писатели, как правило, не стремятся к обобщениям, не формулируют выводов из виденного и с предельной точностью описанного. Они поступали так не только потому, что эти выводы не позволила бы опубликовать цензура, но главным образом потому, что в большинстве своем были наивно убеждены, что прямое и непосредственное свидетельствование откроет читателям глаза на правду и возбудит в них стремление решительно добиваться перемен.