Образ Мефистофеля

Имя Мефистофель, возможно, греческого происхождения — «ненавидящий свет», от me — не, phos — свет и philos — любящий. По другой версии, древнееврейского происхождения — от «мефиц» — распространяющий и «тофель» — скверна, грех. В Библии оно не фигурирует. Появилось, скорее всего, в эпоху Ренессанса. «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» — так представляется Фаусту Мефистофель в самом начале их знакомства. Возможно, здесь Мефистофель слукавил, потому что никогда никому блага не приносил. «Добро» для него абсолютное отрицание.

Фауст насмешливо обращается к Мефистофелю: Так вот он в чем, твой труд почтенный! Не сладив в целом со вселенной, Ты ей вредишь по мелочам? На это Мефистофель отвечает: И безуспешно, как я ни упрям.

Мир бытия — досадно малый штрих Среди небытия пространств пустых. Однако до сих пор он непрерывно Мои нападки сносит без урона. Я донимал его землетрясеньем, Пожарами лесов и наводненьем, — И хоть бы что! Я цели не достиг. И море в целости и материк.

Он много лет занимается единственным «клиентом», Фаустом, а прочие земные дела текут без его участия. Функция его не глобальная, а узкая, исполнительская — заполучить душу любимого Божьего раба. Глобальных интересов у него нет.

Вынужденный служить Фаусту, быть при нем мастером развлечений, он бездельничает и сам не упускает случая повеселиться. Самая яркая черта характера Мефистофеля — его язвительная шутливость. Он часто издевается и насмехается над чувствами и переживаниями Фауста, над человеческой алчностью и высокомерием.

Как дух сомнения, отрицания и неверия, он противостоит безграничной вере Фауста в человека и человечество. Он не признает никаких положительных ценностей: Я дух, всегда привыкший отрицать. И с основаньем: ничего не надо. Нет в мире вещи, стоящей пощады. Творенье не годится никуда.

Однако в критике Мефистофеля есть и рациональное зерно: отрицая все, он отрицает и схоластику, всякое оторванное от жизни знание: Теория, мой друг, суха, Но зеленеет жизни древо. Мефистофель является Фаусту в час заката, на пустынном поле в обличье черного пуделя. Кругами, сокращая их охваты, Все ближе подбирается он к нам. И, если я не ошибаюсь, пламя За ним змеится по земле полян.

Мефистофель и в облике собаки связан со стихией ада — огнем. Он обладает властью заклинать пламя: в пятой сцене «Погреб Ауэрбаха в Лейпциге», когда Зибель нечаянно разливает вино, и оно загорается, Мефистофель восклицает: «Стихия милая, смири разгул!». Однако ни одной из первоматерий в нем нет, черт — существо иного рода. Не завладей я областью огня, Местечка не нашлось бы для меня.

Облик демона создавался богословами по принципу териоморфии. Смешение антропоморфных и звериных черт произошло в эпоху раннего Средневековья. С тех пор Дьявол традиционно изображается с козлиными рогами, хвостом, копытами и с козлиной бородой, подобно языческим низшим духам. Хвоста и рогов у Мефистофеля нет, и свой отказ от традиционных демонических символов он объясняет необходимостью общаться с людьми в облике обычного человека: Цивилизация велит идти вперед; Теперь прогресс с собой и черта двинул. Про духа северного позабыл народ, И, видишь, я рога, и хвост, и когти кинул.

Мефистофель часто возится с золотом — это его почти что постоянное занятие: он добывает шкатулки с драгоценностями, которыми Фауст соблазняет Гретхен, сулит добыть из земли древние клады, или попросту грабит. Мефистофель свою национальную принадлежность определяет без колебаний — во II части «Фауста», в сцене «Классическая Вальпургиева ночь», происходящей под небом Греции: А здесь я, право, не в своей тарелке. Насколько лучше Блоксбергская высь, Ты там свой брат, куда не повернись.

Или чуть дальше: «Ах, оттого-то мне на Гарце любо, Что с серой схож сосновый аромат…» Мефистофель почти не расстается со своей шпагой, однако пускает ее в ход лишь однажды — во время драки с Валентином. В его руках шпага из символа чести и рыцарства превращается в орудие убийства. Шляпа с петушиным пером еще один атрибут Мефистофеля, который упоминается в шестой сцене «Кухня ведьмы»: Не уважаешь красный мой камзол? Петушьего пера узнать не можешь?

Как у классического черта, у Мефистофеля вместо человеческой ноги конское копыто. Первый раз это копыто упоминает ведьма, говоря о нем, как об атрибуте Мефистофеля: Простите, сударь, мне за грубый мой привет! Но конского при вас копыта нет, И вороны куда, скажите мне, девались?

На это Мефистофель ей отвечает: Цивилизация велит идти вперед; Теперь прогресс с собой и черта двинул. Про духа северного позабыл народ, И, видишь, я рога, и хвост, и когти скинул. Хоть ногу конскую иметь я должен все ж, Но с нею в публике являться не желаю И вот в фальшивых икрах щеголяю, Как франтовская молодежь. Второй раз на балу во дворце Императора придворная дама, которой Мефистофель наступил на ногу, вскрикивает: «Ай-ай! У вас нога грузней копыта!».

Кроме того, Мефистофель хром на одну ногу. Однако, это замечает только Зибель в пятой сцене: «Но отчего прихрамывает он?» Мефистофель дьявольски многолик. Он непрерывно общается с людьми — каждый раз в ином качестве. Среди людей он держит себя человеком: с гуляками он остряк, исполнитель веселых куплетов; с императором — маг и мастер развлечений; с Фаустом — сводник, слуга, телохранитель со шпагой и ядом наготове, философ-наставник — словом, «что прикажете». В мире чертей и духов он столь же пластичен и универсален: ведьмы, демоны и герои античности — с каждым находит он общий язык.

Мефистофель от всезнания отказывается кратко и решительно: «Я не всеведущ, я лишь искушен». Теоретически всемогущество неотделимо от всеведения. Мефистофель явно не всесилен: он не может сразу привести Гретхен к Фаусту, не может освободить ее из тюрьмы, даже для того, чтобы вернуть Фаусту силы и молодость Мефистофелю требуется помощь ведьмы. «Подумай, друг: не все же мне подвластно!» — как он сам говорит Фаусту. У Мефистофеля есть трое слуг-наемников: Рауфебольд, Габебальд и Гальтефест, и при них маркитантка Айлебойта. Они служат Мефистофелю за деньги — долю военной или пиратской добычи.

Мефистофель признается, что «средь чертей он сам не вышел чином». В «Фаусте» вообще много сцен где Мефистофель говорит об ограниченности своей власти. Он, если так можно выразиться, не главный в Аду: «Хотел бы я знать, чем в Греции подогревают для грешников котлы». Мефистофель — немецкий черт, его подчиненные — это ведьмы, бесы, духи и всевозможная «нечисть».

И еще одна деталь: Мефистофель по поведению — демократ, если так можно выразиться. На той же Вальпургиевой ночи он, будучи одним «из признанных владык», старается не выделяться из общей толпы, не хочет присоединиться к адской знати, собравшейся на вершине горы, и «низшая» нечисть не дает ему пройти. Лишь тогда он вспоминает о своем нобилитете и кричит: «Дорогу!

Господин Фоланд идет!», то есть пускает в ход тайное имя, известное только своим, — произносит его, как заклинание, единственный раз во всей трагедии. Образ Мефистофеля, созданный Гете Образ Мефистофеля вдохновлял таких художников, как Эжен Делакруа, Михаил Врубель и многих других, послужил прототипом для Воланда из романа «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова.