Один день

Время повествования в романе И. С. Шмелева ограничено рамками одного дня. Однако день этот — единственный, неповторимый, и вместе с тем традиционно повторяющийся. «Кривая-всякий уж год ездит на Постный рынок, приладилась и умеет с народом обходиться», — уговаривает Горкин кучера Антипа . И вот, наконец, Ваня и Горкин отправляются в дорогу. Зачем автор с мельчайшими подробностями описывает лошадь и ее снаряжение?

На сей раз пространственные рамки размыкаются сразу — перед взором автора-повествователя и читателя предстает Москва. Замысловатый маршрут Кривой, с многочисленными остановками, Ване растолковывает все тот же Горкин: «Уж так привыкла». Это — символ традиции. Когда-то лошадь возила прабабушку Устинью: «Сколько годов, а Кривая все помнит».

Кривая — хранительница родовой памяти. Горкин, «разумеющий» поведение лошади, делает и семилетнего Ваню причастным этой памяти, а значит, традиции. «…Прабабушка твоя Устинья все тут приказывала пристать, на Кремль глядела Поглядим и мы». История любого рода тесно связана с судьбой страны и ее народа. Московский Кремль вводит тему исторической памяти. Маленький Ваня — наследник родовой и исторической памяти, будущий хранитель традиций.

Когда он смотрит на Кремль, в нем просыпается чувство национального, русского: «Это — мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы были во мне всегда, И дым пожаров, и крики, и набат… — все помню! все мнится былью, моею былью… — будто во сне забытом». Панорама Кремля показана с моста. «Высота-то кака, всю оттоль Москву видать». Пространственная перспектива переходит во временную и, сливаясь с ней, превращается в «даль лет». Повествовательная ткань приобретает дополнительный смысловой оттенок, если учесть, что эти строки были написаны автором после кровавой революции и гражданской войны.

Дымка времени окутала уже не только «бунты, и топоры, и плахи, и молебны», но и тот далекий день, когда купола храма Христа Спасителя, еще бескрестные, золотились сквозь стропила лесов. В поэтике Шмелева таким образом возникает самый важный мотив — мифологический, сказочный, фольклорный. В этот сказочный и, в то же время реальный, мир органически вписывается и Мартын-плотник, «доказавший себя государю», и Кривая, и Кремль, который «и татары жгли, и поляки жгли, и француз жег, а наш Кремль все стоит.

И довеку будет». Кремль предстает читателю в сияющей золотисто-розовой гамме, залитый «священным, дымно-голубоватым светом: будто кадят ладаном». В подобных традициях выдержано и красочное описание Постного рынка. Общий тон всего описания «великого торга» — «Сколько же!». «Широка Россия, без весов, на глаз» .

То же и здесь: клюква — ведрами, горох — мешками, капуста, соленые арбузы, мед — кадками, огурцы ловят ковшами, морковки — вороха, кисель — противнями, баранка — возами, сахар — стопками, масло — бочками, «грыба» сушеного — горы, соленого — корыта , а пряникам вообще нет счета. «Ешь, Москва, не жалко!..» Постный рынок не только богат на россыпи товара , но и россыпи крепкого, острого русского словца. «А, наше вашим… за пуколкой?» — «Пост, надоть повеселить робят-то… Серячок почем положишь?» — «Почем почемкую, потом и потом-каешь!» — «Что больно несговорчив, боготеешь?» «- Гре-шники-черепенники горря-чи. Гор-ря-чи грешнички!..» «- А вот лесная наша говядинка, грыб пошел! — Лопаснинские, белей снегу, чище хрусталю! Грыбной елараш, винигретные… Похлебный грыб сборный, есть протопоп соборный!

Рыжики соленые-смоленые, монастырские, закусочные… Боровички можайские! Архиерейские грузди, нет сопливей!..

Лопаснинские отборные, в медовом уксусу, дамская прихоть, с мушиную головку, на зуб неловко, мельчей мелких!..» Рынок под стенами Кремля, где представлена вся страна , размыкает московское пространство. Рассказ идет уже не только о Москве, но и о всей стране и ее народе. Вместе с Ваней читатель уже столько видел, столько всего попробовал-понюхал, такого наслушался — «кружится голова от гула».

Кажется, «великий торг» в самом разгаре, и вдруг: «Домой пора». «Кривая идет ходчей. Солнце плывет к закату, снег на реке синее, холоднее. Благовестят, к стоянию торопиться надо», — так начинается последняя часть очерка. Все описание Постного рынка будто заключено в рамку. Это рассказ о пути туда и обратно.

Не менее символичен эпизод с Кривой, заснувшей на мосту по дороге на рынок. «Ладно, смейся… она поумней тебя…» — говорит Горкин зевакам. Та же история повторяется и на обратном пути: «Стоим на мосту. Кривая опять застряла. Я оглядываюсь на Кремль: золотится Иван Великий, внизу темнее, и глухой — не его ли — колокол томительно позывает — помни!..» Встретивший и проводивший Ваню Московский Кремль, построенный на холме, возвышается над городом, сообщая высший смысл той жизни, что спешит-суетится внизу. По мысли И. С. Шмелева, на «святой Руси» даже и «постом весело», а заурядная поездка за покупками на рынок превращается в настоящий праздник.

Не менее интересную смысловую нагрузку несет имя старой лошади — Кривая. В этой связи вспоминаются народные выражения: «Кто прямо едет, дома не ночует», «В объезд — так к обеду, а прямо — так дай Бог к ночи», «Куда кривая выведет». Трагическая гибель отца Вани связана с неистовой скачкой на лошади с не менее показательным именем — Стальная.

Главу «Постный рынок» завершает предложение, возвращающее нас к началу повествования: «Кривая идет ровным, надежным ходом, и звоны плывут над нами. Помню».