Процесс превращения мещанина в капиталистического хищника в деревне и в городе стал одной из главных тем сатиры Щедрина. Но и в творчестве Достоевского он занял очень большое место. По особенностям своего жизненного опыта и по характеру своего видения мира Достоевский воплощал новую действительность и новую мораль, утверждаемую поднявшимся мещанством, конституирующейся буржуазией, в образы полуинтеллигентов и интеллигентов, обслуживавших новый класс, выражавших его сущность и не забывавших в первую очередь самих себя. Интеллигенты — соль земли — болели болями и страданиями человечества, были Гамлетами и Дон-Кихотами, они или гибли в борьбе за правду, или же жизнь постоянно ставила их перед разбитым корытом неосуществившихся или даже неосуществимых иллюзий.
Интеллигенты-мещане, интеллигенты только по профессии, карьеристы и спекулянты, прокуроры, адвокаты, профессора-чиновники, издатели либеральных журналов и просто дельцы, твердо усвоившие древнюю поговорку, что деньги не пахнут, выживали, побеждали и преуспевали. Таков в,, романе Петр Петрович Лужин. Петр Петгювич, пробившись из ничтожества, «привык любоваться собою, высоко ценил свой ум и способности и даже иногда, наедине (как Чичиков), любовался своим лицом \в зеркале. Но более всего на свете любил и ценил он, добытые трудом и всякими средствами, свои деньги: они равняли его со всем, что было выше его».
Мармеладовы и Лужин — это в «Преступлении и наказании» полюсы социальной дифференциации в пореформенной России. Страшный мир не может быть ни показан, ни объяснен без Лужина, так же как и без семьи Мармеладовых. Торжество Лужиных придает роману особый колорит, быть может, еще более страшный, чем гибель Мармеладовых. Лужины — это гиены и шакалы, питавшиеся кровью обезоруженных, беззащитных, трупами павших.
Отсюда и замысел, лелеемый им в браке с Дуней, замысел, который он почти что и не укрывал: Лужин «выразился, что уж и прежде, не зная Дуни, положил взять ‘девушку честную, но без приданого, и непременно такую, которая уже испытала бедственное положение; потому, как объяснил он, что муж ничем не должен быть обязан своей жене, а гораздо лучше, если жена считает мужа за своего благодетеля». Невесте он угрожает, что бросит ее, если она не будет слушаться, не порвет с Родей, ради которого-то она и решилась принять его руку.
«Человек он умный, — говорит о Лужине Раскольников,- но чтоб умно поступать — одного ума мало». Ум Лужина был коротенький, слишком определенный, ум практически-рационалистический, копеечно-расчетливый, лишенный интуиции и не считающийся с соображениями сердца, чурающийся незнаемого и всего того, что не складывается, как костяшки на счетах.
Лужин — русская разновидность французского буржуа, как его понимал Достоевский и как описал его в «Зимних заметках о летних впечатлениях». Лужин менее отесан, менее культурен, он стоит не в конце, а в начале процесса. Лужин блестит, как новенький грош, он даже может быть назван красивым, но вместе с тем его красивая и солидная физиономия производила неприятное, даже отталкивающее впечатление. Он подловат, не брезглив морально, сеет сплетни и выдумывает сплетни. Лужин не понимает ни бескорыстной честности, ни благородства. Разоблаченный и выгнанный Дуней, он полагает, что может еще все поправить деньгами. Ошибку свою он и видел преимущественно в том, что не давал Дуне с матерью денег. «Я думал их в черном теле попридержать и довести их, чтоб они на меня как на провидение смотрели, а они вон!.. Тьфу!.. Нет, если б я выдал им за все это время, например, тысячи полторы на приданое, да на подарки… так было бы дело почище и… покрепче!»
Ум Лужина весь ушел в собственность, в сколачивание капиталов, в делание карьеры. Выскочка, нувориш, и он по-своему ломал старую патриархальную цельность, и он себя причислял к «новым людям» и думал оправдать, свою грязную практику современными теориями, Лужин называл себя человеком, разделяющим убеждения «поколений наших».
Лужин делает неосторожный ход; человек середины, человек общих мест, он, вопреки только что проповеданной им теории, изрекает обывательски-лицемерную сентенцию: «Но, однако же, нравственность? И, так сказать, правила…»
И тут Раскольников, с торжеством, ловит и добивает его: А «Да о чем вы хлопочете?.. По вашей же вышло теории!., доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать…» Лужин протестует, Зосимов считает, что его пациент хватил через край, Лужин «высокомерно» парирует: «На все есть мера… экономическая идея еще не есть приглашение к убийству…» «А правда ль, что вы,- завершает круг Раскольников,- правда ль, что вы сказали вашей невесте… что всего больше рады тому… что она нищая… потому что выгоднее брать жену из нищеты, чтоб потом над ней властвовать… и попрекать тем, что она вами облагодетельствована?..»
Разумихин и Раскольников рассудили верно: убийство из-за денег, грабеж откровенный или прикрытый, «покупка» жены — в нравственном отношении явления одного и того же порядка. Лужин не имеет ничего общего и с исканиями новой правды и новой справедливости. Лужин — «примазавшийся». Лужин — человек ‘, чужого, противоположного и враждебного лагеря, использующий, когда ему выгодно и до тех пор, пока ему это выгодно, и «новые идеи».