Поэтический нерв нашей эпохи

Непостижимо, откуда он, молодой, так много и так точно знал про нас про всех? Про войну — хотя сам не воевал. Про тюрьмы и лагеря — хотя сам не сидел. Про деревню — хотя сам коренной горожанин . Откуда эта щемящая достоверность?

Никакая тут не стилизация: он о родном, о своем поет: Как во смутной волости, Лютой злой губернии, Выпадали молодцу Все шипы да тернии. Он обиды зачерпнул, зачерпнул Полные пригоршни, Ну а горе, что хлебнем, — Не бывает горше. Пей отраву, хочь залейся! Благо денег не берут.

Сколь веревочка ни вейся — Все равно совьешься в кнут. Как успел он прожить столько жизней? И каких! И как невероятно много может сделать один-единственный человек. В январе 1980 года он записывался для «Кинопанорамы».

Пел «Мы вращаем Землю». Первая попытка — неудача. Вторая, третья, четвертая — тоже…

Лишь пятая его немного удовлетворила. Вот уж кто не берег, не щадил себя, чтобы отыскать, открыть и пропеть правду, чтобы так сблизить совсем разные, далекие поколения. Почти каждую свою песню он пел на последнем пределе сил человеческих.

А сколько у него таких песен и сколько раз он так их пел? Какими трудами, нервами, кровью они создавались? Его способность самоотдачи феноменальна. Чтобы так много отдавать, надо это иметь, но надо иметь и удивительную способность слушать, брать, видеть, впитывать — везде, всегда, от всех. Слушая его, я, в сущности, впервые понял, что знаменитый древнегреческий Орфей, играющий на струнах собственного сердца, — никакая это не выдумка красивая, а чистая правда.

В его песнях ощущаешь, будто он сам все время прислушивается, боясь пропустить чей-то сигнал бедствия. Это он сам мчится кому-то на помощь, боясь опоздать. Это он сам справляет виноватые поминки по павшим, боясь кого-нибудь из них позабыть, не понять… Спасите наши души!

Мы бредим от удушья. Спасите наши души! Спешите к нам! Услышьте нас на суше — Наш SOS все глуше, глуше, И ужас режет души Напополам…

Он бьет в набат, будит память, совесть. У каждого человека — свой голос, своя песня, но как мало мы знаем об этом, как поздно, банально, бессильно спохватываемся. В этом-то и состоит, быть может, самая первичная трагедия всех трагедий: Кто-то высмотрел плод, что неспел, Потрусили за ствол — он упал. Вот вам песня о том, что не спел И что голос имел — не узнал. Может, были с судьбой нелады, И со случаем плохи дела, А тугая струна на лады С незаметным изъяном легла.

Он начал робко — с Ноты «до», Но не допел ее, не до… Не дозвучал его аккорд И никого не вдохновил. Собака лаяла, а кот Мышей ловил, мышей ловил.

Смешно, не правда ли, — смешно? А он шутил — не дошутил, Недораспробовал вино, И даже недопригубил. Он как бы предчувствовал и почти досконально знал свою судьбу — будто сам загадал и сам же отгадал.

А может быть, и так — сам ее делал, а потому и знал? Ведь его песни — это какая-то неистовая гонка, гонка и от гибели своей — и прямо навстречу ей. Рвусь из сил — и из всех сухожилий, Но сегодня — опять как вчера: Обложили меня, обложили — Гонят весело на номера! Он не вышел ни званьем, ни ростом, Не за славу, не за плату — На свой, необычный манер Он по жизни шагал над помостом — По канату, по канату, Натянутому, как нерв. В одном из интервью на вопрос: «Что бы ты подарил любимому человеку, если бы был всемогущ?» — Владимир Высоцкий ответил: «Еще одну жизнь».

Этот его ответ стал пророческим для него самого. Своим даром он как бы обрел вторую жизнь после физической смерти. Его песни всегда будут звучать в кругу людей, которым дорога честь, справедливость и для которых главное в жизни — любовь к отечеству.