Проблема творческих взаимоотношений Т. Манна с Достоевским

Одной из магистральных тем произведений Т. Манна начиная с первых его шагов на литературном поприще была тема распада прочных, устойчивых и «красивых» форм жизни немецкого бюргерства «средневысшего» круга, т. е. та тема, которую Достоевский — применительно к истории русского дворянства XIX в. — так выразительно сформулировал в заключении романа «Подросток».

В первом своем большом эпическом полотне-романе «Будденброки» (1901) — Т. Манн на материале истории трех поколений этой патрицианской семьи проанализировал упадок в немецком обществе «красивых» и «благородных» форм, постепенное торжество «беспорядка», «хаоса» и «безобразия». История образованного и состоятельного бюргерства конца XIX — начала XX в. в понимании Т. Манна — это история многих сотен и тысяч, подобных семье Будденброков, семей, жизнь которых теряет вид «красивого порядка и красивого впечатления» и которые по неуклонной воле истории превращаются в «случайные семейства». Отсюда возникала точка пересечения общественной и художественной проблематики ранних произведений Т. Манна с повестями и романами Достоевского: возбужденный этим пересечением интерес к художественному миру русского писателя ощущается не только в «Будденброках», но и в новеллах Т. Манна, посвященных героям необычного, «странного» — нередко больного и зловещего — психического склада или молодым людям из среды богатого и образованного бюргерства, оторвавшимся от родной почвы и болезненно переживающим свой разрыв с нею («Паяц», «Тобиас Миндерникель», 1897; «Тонио Крегер», 1903).

В связи с размышлениями над путями развития современного ему человечества и его духовной культуры перед Т. Манном возник вопрос о сложной диалектике «здорового» и «больного» и в обществе, и в отдельном человеке. Та устойчивая, патрицианская бюргерская культура, которую писатель любовно воспроизвел в начале своего рассказа о семействе Будденброков, была относительно «здоровой» и полнокровной. Наоборот, последние этапы истории Будденброков ведут читателя в царство «болезни», «хаоса» и смерти. И все же физическое «здоровье» первого поколения Будденброков, как показывает автор, во-первых, неразрывно связано с духовной ограниченностью, а во-вторых, уже с самого начала таит семена болезни. Лишь пройдя через очистительную скверну современной цивилизации, став причастным ее «хаосу» и «болезням», человек учится думать, становится художником, обретает личность в полном смысле этого слова — такова одна из главных проблем не только «Будденброков», но и большинства новелл Т. Манна 1890-1900-х годов.

Связанное с этим специфическое понимание антитезы «тела» и «духа», «здорового» и «больного» определяет едва ли не основной угол зрения Т. Манна также и на творчество Достоевского.

Однако прежде чем перейти к анализу непосредственных суждений Т. Манна о Достоевском, относящихся к разным периодам жизни немецкого писателя и нередко отделенных друг от друга многими десятилетиями, следует, пожалуй, обратить внимание на одно немаловажное обстоятельство.

Впервые Т. Манн познакомился с Достоевским, как и с другими великими русскими романистами — Тургеневым, Гончаровым, Л. Толстым, на заре своего творчества — в 1890-х годах. Новую вспышку интереса к Достоевскому мы можем наблюдать у него в 1914-1924 гг.- в период первой мировой войны и начальные годы Веймарской республики, когда пишутся публицистическая книга «Размышления аполитичного» (где постоянно всплывает имя Достоевского), первая редакция этюда «Гете и Толстой» (1923, 1932) и создается роман «Волшебная гора» (1924). И, наконец, последнее обострение интереса к Достоевскому и погружение в его художественный мир падает на период второй мировой войны, период создания романа «Доктор Фаустус» (1942-1947) и единственной статьи Т. Манна, специально посвященной русскому романисту, — «Достоевский — но в меру» (1946).

Из простого перечисления этих трех периодов очевидно, что, все они представляют собой переломные, кризисные точки в развитии Т. Манна. 1890-е годы — период писательского становления Т. Манна. Отталкиваясь от художественных достижений русских и скандинавских писателей — в том числе Достоевского — и стремясь синтезировать их с национальным опытом немецкой прозы, прозы Гете, немецких романтиков, Шторма, Фонтане, Т. Манн создает на этой основе сначала свои первые социально-психологические новеллы, а затем — грандиозное эпическое полотно «Будденброки». Годы 1914-1924-время решающего перелома в развитии Т. Манна. Мировая война остро ставит перед ним проблемы будущего Германии и Европы в целом, проблемы исторических судеб европейской цивилизации и ее важнейшего — с точки зрения писателя — духовного наследия, европейского гуманизма. Эти вопросы, по-разному решаемые в «Размышлениях аполитичного» и романе «Волшебная гора», определяют также и характер обращения Т. Манна к Достоевскому в названные годы. И, наконец, борьба с гитлеризмом в годы второй мировой войны, борьба за духовное оздоровление Германии и Европы и их освобождение от наследия фашизма определяют содержание обращения Т. Манна к Достоевскому в период создания «Фаустуса».

Уже в 1913 г., накануне первой мировой войны, Т. Манн создает новеллу «Смерть в Венеции», где, в отличие от предыдущих социально-психологических романов и новелл, в творчестве его возникает новая тревожная тема исторических судеб Германии. Герой новеллы — писатель Густав Ашенбах — считает себя верным хранителем высоких культурных и эстетических национальных традиций и больше всего на свете и в искусстве и в жизни дорожит впечатлением благородного «порядка» и «прочности». Однако — и это показывает Т. Манн — грань, отделяющая «порядок» и душевное здоровье от болезни и хаоса, в предвоенной Германии стала весьма зыбкой. Как свидетельствует пример Ашенбаха, достаточно малейшей трещины — и зловещие силы разрушения и хаоса, скрывающиеся на дне души современного культурного европейца, готовы вырваться наружу и погрести под собой тот внешний «порядок», которым наслаждаются до поры до времени «сливки» немецкого (и вообще европейского) бюргерства.

Именно в связи с тревожными, мучительными размышлениями о судьбах Германии и Европы, размышлениями, начало которых угадывается уже в новелле «Смерть в Венеции», но которые достигли еще большей трагической напряженности после начала первой мировой войны, обновляется в период 1914-1924 гг. интерес Т. Манна к Достоевскому. Если в 1890-1900-х годах Достоевский был для Т. Манна одним из учителей на пути пристального социально-психологического исследования истории развития бюргерской семьи, сложных процессов пробуждения личности, процессов ее духовного утончения и ее нравственных болезней, то в годы первой мировой войны в центре внимания писателя оказывается публицистика Достоевского с его постоянной внутренней диалогичностью и широкими «глобальными» философско-историческими схемами.

В «Размышлениях аполитичного» Т. Манн не только во многом ориентируется на «Дневник писателя» в чисто литературном отношении — позиция Достоевского в идейной и литературной борьбе эпохи служит для Т. Манна в это время своего рода примером. Достоевский чувствовал себя органически кровно связанным со своей родиной, с Россией, и эта кровная любовь воодушевляла его как автора «Дневника», где тема России и ее исторического предназначения связана в единый, неразрывный узел с темами об исторических судьбах Франции и Германии, католицизма и протестантизма, цивилизации и гуманизма. В «Размышлениях аполитичного», в новых, изменившихся исторических условиях, Т. Манн — через голову своих современников — как бы непосредственно начинает там, где поставил точку автор «Дневника писателя».

По признанию Т. Манна, работа над «Размышлениями аполитичного» заставила его додумать для самого себя до конца все то, что можно было высказать в защиту устоев старой, буржуазно-консервативной Германии — тем самым она парадоксальным образом привела автора этой книги к полному и окончательному освобождению от националистическо-романтических идеалов и чаяний, сделав его отныне навсегда особенно чувствительным и непримиримым к любым проявлениям немецкого национализма, в какую бы — грубую или утонченную — форму они не облекались.

Наиболее заметным и влиятельным явлением немецкой художественной жизни Германии первых послевоенных лет в глазах большинства тогдашних ее участников и наблюдателей был экспрессионизм, идейную и художественную значительность творчества многих представителей которого Т. Манн признавал, но который — как литературно-художественное течение со своей, особой программой — был ему глубоко чужд. Трактат «Гете и Толстой» и был для Т. Манна субъективно актом идейного и эстетического размежевания с экспрессионизмом.