Проза русских символистов

Обычно достижения русского серебряного века связываются с поэзией и ее поэтическими открытиями, вследствие чего проза русских символистов оказывалась как бы на втором плане. Между тем ее влияние на развитие русской культуры в XX веке было не меньшим, чем поэзии. В прозаических произведениях отразился характерный для писателей серебряного века поиск синтеза сериального и духовного, стремление обрести некогда потерянную гармонию золотого века и в то же время трагическое осознание недостижимости этого синтеза. Первым заметным опытом символической прозы считать трилогию Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» , состоящую из романов «Смерть богов «, «Воскресшие боги » и «Антихрист «. В трилогии Мережковского сочетаются традиции реалистического романа XIX века и ряд особенностей символистской прозы .

В основе всех частей трилогии лежит исторический сюжет, хотя с фактическим историческим материалом автор обращается весьма произвольно. Например, часто объединяет временными рамками происходившие в разные исторические периоды события: ни делая хронология, ни социальные аспекты истории и по себе не интересуют писателя. В первом романе трилогии — «Смерть богов » автор обращается к теме борьбы язычества и христианства, когда император Юлиан предпринял попытку реставрировать религию отцов. Мережковский видит драму Юлиана в его раздвоенности, являющейся, по мнению писателя, сущностью не только отдельных героев, но и — шире — всего человеческого бытия. Юлиан тщетно пытается соединить два трагически разобщенных начала: «земное», живое в своей красоте язычество и «небесное», холодное, аскетичное христианство .

Мережковскому не удается создать новый миф, он лишь пытается разгадать мозаику, созданную в истории правдой о небе и правдой о земле. Во втором романе трилогии «Воскресшие боги » внимание писателя вновь сосредоточено на переломной эпохе, теперь — эпохе Возрождения. В образе гения Леонардо также сочетаются низменное и возвышенное, «бездна духа» и «бездна плоти», Христос и Антихрист. Мережковский снова ищет, но не находит пути к гармонии дисгармоничного мира и потерявшего свою цельность человека. Только в творениях Леонардо писатель видит приближение к некоей гармонии.

Новая попытка писателя найти предтечу искомого синтеза предпринята в завершающем трилогию романе «Антихрист «, где Мережковский по-прежнему ищет пути к синтезу в религии, теперь его взгляды обращены к русской православной церкви. Но и здесь автора и героев ожидает разочарование: церковь стала государственной, потеряла свой сакральный смысл. Предтечей создания гармоничного мира может стать только новая религия, способная заменить собой христианство. Именно ее и не видит Мережковский.

Что же остается? В существующей раздвоенности человек должен сделать свой этический выбор. Выбор Мережковского — этическое предпочтение абсолютного добра абсолютному злу : «Осанна! Тьму победит Свет… Антихриста победит Христос».

Писатели-символисты много внимания уделяли соединению художественных произведений с другими видами искусства. Отсюда в трилогии ряд новых художественных приемов. Так, писатель устанавливает частями трилогии не традиционные социально-детерминированные связи, а связи музыкальные, звуковые, живописные, представляющие символов трилогии. Одним из таких символов, связующих все три романа, является изваяние Праксителя — статуя Афродиты-Венеры. Она становится символом, проводящим через всю трилогию мысль о трагической невозможности гармонии между плотью и духом.

Не менее символичны соответствия внутри текста. Юлиан является предтечей Леонардо, Леонардо во многом предваряет образ Петра. Мережковский передает одну из основных идей трилогии — идею цикличности и единства мировой истории.

Художественная форма трилогии жестко связана с эстетическими и философскими установками писателя, что приводит к снижению художественного уровня романов, и в первую очередь к схематизму характеров главных героев. Однако Мережковскому первым из русских символистов удалось создать романы, основанные на историческом материале, сюжетообразующим центром которых является мысль о синтезе бытового и бытийного в единой мировой истории, борьба «двух бездн» и их слияние в будущей симфонии. Трагическое мировосприятие достигает своей вершины в творчестве, быть может, самого талантливого прозаика-символиста Федора Сологуба . Основа его творчества — размышления о жизни и смерти.

Жизнь, по мнению писателя, — «бабища дебелая и румяная, но безобразная», она говорит скверные и нечестивые слова. Поэтому смерть оказывается слаще жизни. В художественном пространстве романа «Мелкий бес» запущенность и беспорядочность пейзажа будто зеркально отражает беспорядочность жизни мира людей. В романе нет никакого противопоставления жизни этого городка, нет другого города, где жизнь текла бы иначе.

Лишены какой-либо эстетики и герои — производные этой жизни: Передонов , Варвара , Володин . Их словарный запас пестрит словами «набуровила», «скотина», «жри», «дура», «свинья», «морда». Эта жизнь-передоновщина стремится уничтожить тех, кого она еще не подавила .

И нет спасения от «недотыкомки» , принимающей разные образы . Роман «Творимая легенда» Ф. Сологуб строит на двуплановости жизни, разделяя художественное пространство романа на противостоящие бытовой и бытийный миры. Положенный в основу композиции романа принцип контрапункта проявляется на всех уровнях композиции.

Внутри многих глав сталкиваются персонажи . Контрастируют друг с другом главы . Первая часть романа наполнена конкретикой. С ней контрастирует куртуазная часть . В третьей части происходит слияние обоих тем и творится новая фантастическая действительность.

В отличие от «Мелкого беса» в «Творимой легенде» отчетливо проводится принцип двоемирия. И оно не зависит от того, описывается ли реальная Россия или вымышленные острова. И на родине Триродова, и в Пальме существуют мелкие и скучные люди, плетутся интриги, готовятся и подавляются восстания. Картины разложения и революции в Соединенных Островах и описания русского бунта и черносотенного движения почти адекватны.

Одинаково несостоятельны и чиновники обоих миров, и буржуа, и аристократы, и революционеры-социалисты. Существенное значение имеет в романе сцена бала в честь маркиза Телятникова, где мертвые и живые сплетаются в едином маскараде. Таким образом Сологуб художественно обосновывает высказанную во второй части мысль о «неисчислимой повторяемости скучных земных времен».

Конкретным воплощением этой мысли служит 160-летний маркиз Телятников — живой труп и символ бессмысленной жизни. Рядом с этим пошлым миром, по мнению писателя, живут во все времена иные миры. Таинственное имение Триродова с его оранжереей, лесными просторами и естественной жизнью корреспондирует с гротом Ортруды.

Символом повторяемости выступает и совпадение ряда персонажей в образной системе романа. В частности, Ортруда в ряде эпизодов дублируется Елизаветой. Не случайно Елизавета в конце концов станет королевой Соединенных Островов вместо Ортруды. Наиболее отчетливо дублируют друг друга Триродов и Ортруда. Именно эти два персонажа составляют ядро образной системы романа и определяют его философский смысл.

Триродов, чья фамилия связана с магией тройственности , хочет возродить род человеческий, «усыпив зверя и разбудив человека», овладеть таинственными «навьими чарами» , достичь блаженной земли Ойле на Луне или сотворить ее на Земле, став там королем. Три силы сосуществуют в романе: Лирика — мечта, Ирония — несогласие с миром и Смерть. Каждый их героев творит свою легенду, как, например, Триродов, пытающийся творить жизнь. Сологуб творит их всех, объединяя миры в фееричном повествовании, стараясь таким образом одержать победу над Чудовищем-жизнью.

Верхом художественного совершенства прозы русского символизма является роман А. Белого «Петербург» . Канва сюжета «Петербурга» несложна. Ревоюция 1905 года.

Террорист Дудкин дает Николаю Аполлоновичу Аблеухову бомбу , а более важное в партии лицо — Липпанченко, чтобы Николай Аполлонович подложил эту бомбу своему отцу, сенатору Аполлону Аполлоновичу Аблеухову. Бомба с часовым механизмом попадает к сенатору, и тот оставляет «сардиницу» в своем кабинете. Сын не может найти бомбу, не может от нее избавиться… Ночью в пустом кабинете раздается взрыв. Отец решил, что сын хотел его убить, сын не может доказать обратного.

Еще до взрыва террорист Дудкин, сойдя с ума, убивает провокатора Липпанченко. В романе «Петербург» А. Белый обращается к осмыслению соотношения прогресса, цивилизации и культуры. Заметим, что тема эта волновала и писателей-реалистов, она проходит через творчество И. А. Бунина и А. И. Куприна. Впрочем, истоки этой темы нужно искать уже в XIX веке, когда обобщенный «город» персонифицировался в образе Петербурга.

А. Белый, как и другие символисты, воспринял «Медного всадника» и «Пиковую даму» А. С. Пушкина; «Нос», «Двойника» и «Невский проспект» Н. В. Гоголя; «Преступление и наказание» и «Подростка» Ф. М. Достоевского как традицию видеть в Петербурге призрачный роковой город, воздвигнутый некогда волей Петра. Интересно, что эта традиция восходит к народным преданиям, согласно которым основатель Петербурга — Антихрист, а сам город построен на крови и поэтому обречен на гибель. Символисты, разделяя в основном гоголевско-достоевскую традицию, соединили ее с пушкинским неоднозначным восприятием Петербурга. С одной стороны это город дисгармоничный, отталкивающий, тогда как с другой пленяющий. Петербург Белого столь же двойственен.

Это не русский город — он чрезмерно рационалистичен, бездуховен. «Невский Проспект прямолинеен, потому что он — европейский проспект…», — так описывает главный проспект города писатель. Мосты Петербурга «упираются в бесконечность», а «двери квартир распахиваются в бездну». Город населен «тенями», бесконечно «циркулирующими» по проспекту, где дома и улицы фантастическим образом переносятся с места на место». Белый гротескно описывает Медного всадника, чьи передние копыта уже занесены над бездной, тогда как два задних еще держатся в гранитной почве.

Однажды Медный всадник — Петр оторвется от земли и с его прыжком исчезнет и Петербург — город европейский, западный. Все герои «Петербурга» ведут свою «мозговую игру», что в конечном счете отдаляет их от некой истины . Попытка проникнуть через героев в ирреальный мир Бытия заканчивается совершенной неудачей. Таким образом, весь этот мир остается потаенным, «непроявленным» и в отношении Петербурга, и в отношении России.

Своеобразна и роль музыкального оформления романа. Музыка слова А. Белого усиливает эсхатологический пафос романа. И в то же самое время музыка поэтических построений, музыка ритма и слова — это единственно возможное прибежище поэта, где он еще может попытаться укрыться. В творчестве писателей-символистов художественно воплотилось единство бытийно-философской концепции, ставшей причиной поисков литературных способов и приемов перевода реального плана в символический и наоборот.

Помимо рассмотренных романов, перу прозаиков-символистов принадлежат произведения «малых форм» как, например, сборник рассказов В. Я. Брюсова «Земная ось» и «Симфонии» А. Белого. Знакомство с ними поможет глубже понять, что в духовно-философском плане объединяло всех русских символистов: выход за рамки материалистических рационалистических представлений о бытии и месте человека в нем.