Редьярд Киплинг
Южная Африка
Что за женщина жила — Не добра и не верна, Жуткой прелести полна, Но мужчин влекла она Сатанинской силой.
Да, мужчин влекла она Даже от Сент-Джаста, Ибо Африкой была, Южной Африкой была, Нашей Африкой была, Африкой — и баста!
В реках девственных вода Напрочь пересохла, От огня и от меча Стала почва горяча, И жирела саранча, И скотина дохла.
Много страсти сберегла Для энтузиаста, Ибо Африкой была, Южной Африкой была, Нашей Африкой была, Африкой — и баста!
Хоть любовники ее Не бывали робки, Уделяла за труды Крохи краденой еды, Да мочу взамен воды, Да кизяк для топки.
Забивала в глотки пыль, Чтоб смирнее стали, Пронимала до кости Лихорадками в пути, И клялись они уйти Прочь, куда подале.
Отплывали, но опять, Как ослы, упрямы, Под собой рубили сук, Вновь держали путь на юг, Возвращались под каблук Этой дикой дамы.
Все безумней лик ее Чтили год от года — В упоенье, в забытьи Отрекались от семьи, Звали кладбища свои Алтарем народа.
Кровью куплена твоей, Слаще сна и крова, Стала больше чем судьбой И нежней жены любой — Женщина перед тобой В полном смысле слова!
Встань! Подобная жена Встретится нечасто — Южной Африке салют, Нашей Африке салют, Нашей собственной салют Африке — и баста!
Для восхищенья
Индийский океан; покой; Так мягок, так прозрачен свет; Ни гребня на волне морской, Лишь за кормою пенный след. Взялись матросы за картеж; Индийский лоцман нас ведет, Величествен и смуглокож, Поет в закат «Гляжу вперед».
Для восхищенья, для труда, Для взора — мир необозрим, Мне в нем судьбой была беда, Но силы нет расстаться с ним.
Тут — смех метателей колец И радостная болтовня; Вот офицеры дам ведут Увидеть окончанье дня. Вся даль пережитых годов Лежит на глади голубой. Кругом толпа, но мнится мне, Что я — наедине с собой.
О, как я много лет провел В казарме, в лагере, в бою; Порой не верю ничему, Пролистывая жизнь мою. Весь облик странных этих дней В моем рассудке — как живой. Я многого недосмотрел, Но прочь плыву и сыт с лихвой.
Я столько книг перечитал В казарме, средь полночной мглы; Оценивая жребий свой, Себя записывал в ослы. За это знанье — босиком Я в карцер шел, да и в тюрьму, И восхищен был — мир велик, В нем удивляешься всему.
Вот — созерцаю облака, А вот — горбатые гряды: Там, как казарменная печь, Восходит Аден из воды. Я помню эти берега, Как будто здесь оставил след: Я, отслуживший срок солдат, Я, повзрослевший на шесть лет.
Моей девчонки помню плач, Прощальный матушкин платок; Я ни письма не получил И ныне подвожу итог: Все, что узнал, все, что нашел, Все в душу запер я свою. Я чувств не обращу в слова, Но песнь вечернюю пою:
Для восхищенья, для труда, Для взора — мир необозрим, — Мне в нем судьбой была беда, Но силы нет расстаться с ним.
Редьярд Киплинг