Сложность романтической позиции в «Думе»

В «Думе» оценки исходят из внутреннего мира личности. Лермонтов судит поколение и себя самого с точки зрения тех идеалов, которые затаены в нем самом, в его внутреннем мире. Наиболее чуткие современники сразу же осознали противоречивость ситуации.

Но нашей мысли торжищ нет, Но нашей мысли нет Форума!.. Меж нас не ведает поэт, Высок его полет иль нет, Велика ль творческая дума? Сам судия и подсудимый, Скажи: твой беспокойный жар — Смешной недуг иль высший дар? Реши вопрос неразрешимый! — так писал Баратынский в стихотворении «Рифма».

Для Лермонтова мера оценки гуманистических идеалов и внутреннего мира личности заключена в личном деянии. Лишенное всякого практического дела, поколение обречено на абстрактное умозрение («Меж тем под бременем познанья и сомненья. В бездействии состарится оно…», «В начале поприща мы вянем без борьбы…»), на общественную и историческую изоляцию («Над миром мы пройдем без шума и следа…»). Идеи обратились в свою противоположность: мера истинности потеряна. Несовместимые понятия «добро» и «зло», «любовь» и «ненависть» утратили противоположность. «Познанье» и «сомненье», «ум» и «наука» скомпрометированы в сознании поэта. Напротив, «надежды лучшие», «голос благородный… страстей» скомпрометированы в сознании поколения.

В этом переплетении разных планов, в контрасте и скрещении «сознаний» обнажено движение мысли. «Высокие» слова: «ум», «паука», «познанье», «сомненье»- снижаются (наука — «бесплодна», ум оказывается «иссушенным», познанье и сом-пенье — «бременем»). В сознании поколения снижены «высокие», по мысли Лермонтова, чувства: «надежды лучшие» II «голос благородный» «завистливо таятся», «страсти» «осмеяны неверием», «Мечты поэзии, создания искусства Восторгом сладостным наш ум не шевелят», «остаток чувства» превращен в «бесполезный клад». Все перемешалось, мера утеряна, истина похоронена. Лермонтов, оперируя контрастами, настойчиво выявляет свою позицию.

Равнодушию поколения, утратившего нравственные ценности, поэт противопоставляет страстный порыв к действию, стойкую жизненную активность. Это выражается разными путями. Так, элегическое размышление («Мечты поэзии, создания искусства…») контрастно насмешке («Мы жадно бережем в груди остаток чувства…»). Элегической интонации соответствует поэтически условная лексика («мечты поэзии», «сладостный восторг»), в которой воплощены возвышенные идеалы поэта, глубоко затаенные. Они противостоят внутренней пустоте поколения, выраженной в намеренно прозаических, нарочито сниженных словах («наш ум не шевелят»). Той же цели служат нагнетание контрастных поэтических формул, необычайная энергия выражения, противостоящая осуждаемым расслабленным чувствам («Перед опасностью позорно-малодушны, и перед властно — презренные рабы»).

Чувство возможности, желательности поступка, переживание его как действительного, реального, как некоего идеального общественного поведения выдвигает Лермонтова из круга людей 30-х годов. Вместе с тем прямого действия нет, и поэт сознает себя представителем ущербного поколения, не выступающего открыто против власти, не жертвующего собой. Есть две стороны рабства — рабство неведения и рабство просвещенное. Лермонтов в «Думе» писал о рабстве просвещенном. Для человека с таким высокоразвитым нравственным сознанием нет ничего хуже, как, сознавая себя рабом, не противиться этому противоестественному состоянию. Но уже само сознание рабского состояния — первый шаг к общественному поступку.

Осуждая современников, поэт поднимается над их сознанием. Сознание поэта в «Думе» объективировано. Он уже предстает не только избранником, но и одним из людей этого поколения. Проникновение в лирику объективных моментов выводит ее за пределы романтической лирики обычного типа. Конкретный, психологически обоснованный и к тому же объективированный образ поэта, носителя лирического переживания, обладающего отчетливым историческим зрением, перестраивает и жанровую структуру лермонтовских стихотворений. У Лермонтова в зрелой лирике нет «чистых» жанров. Каждый лирический жанр создается заново, в зависимости от точки зрения, выбранной для рассмотрения конкретной жизненной ситуации или внутреннего состояния души.

С этой точки зрения «Дума» Лермонтова представляет собой новую жанровую форму — лирический монолог, герой которого наделен конкретно-психологическими чертами, ощущается как живой человек, искренне взволнованный судьбой своего поколения. Он думает о прошлом, настоящем и будущем своих современников и с горечью констатирует мелочность идеалов, измельчание их душ, стремится вникнуть в причины, породившие пошлость окружающей жизни. Искренность переживаний лирического героя придает стихотворению глубоко индивидуальный характер.

Традиционной элегии было присуще не только стилевое, но и интонационное единство. В «Думе» Лермонтова и оно отсутствует. Стихотворение начинается восклицательной интонацией философских и социальных раздумий («Печально я гляжу на наше поколенье!»), которая затем сменяется ораторской, декламационной с характерными повторами и сравнениями («И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, Как пир на празднике чужом…», «Перед опасностью позорно-малодушны И перед властиго — презренные рабы»), афоризмами («И час их красоты — его паденья час!»). В этой части движение темы заключено между двумя восклицательными предложениями. В первом предложении («Печально я гляжу на наше поколенье!») чувствуются ноты скорбного раздумья, а во втором («И час их красоты — его паденья час!») слышится суровое обвинение и грозное предупреждение. Движению темы соответствует и эмоциональное нарастание, сказывающееся в обилии сравнений, экспрессивных эпитетов (позорно-малодушны, презренные рабы, постыдно-равнодушны), антитез, в метафорическом употреблении слов («В начале поприща мы вянем без борьбы…»), в замене простых предложений сложными. Поэт рисует перед нами картину настоящего (во времени) положения современной Лермонтову молодежи. Временные отношения подчеркнуты формами глаголов (гляжу, томит, вянет, иссушили, касались, не сберегли, извлекли) и отсутствием связок сказуемых, что свойственно именно ораторской речи, в которой часто пропускается указание на настоящее время

Его грядущее — иль пусто, иль темно… Перед опасностью позорно-малодушны И перед властию — презренные рабы И час их красоты — его паденья час!

Далее вскрываются причины душевного оскудения и бессилия молодого поколения. Ораторская интонация сменяется горьким раздумьем, облеченным в метафорическую форму. Ораторские обороты подчинены повествовательной интонации социальных раздумий, отражающих глубину переживаний лирического героя.