Стихи Твардовского о Сибири

Необозримы просторы Сибири. «Сибирь! И лег и встал — и снова — вдоль полотна пути Сибирь». Так уж исторически сложилось, что испокон веков эта сторона России до обидного мало знала людей, «кому б была землей родимой!» И в слагавшихся веками «сибирских» песнях народ пел о том же:

И в старых песнях не устал Взывать с тоской неумолимой Твой Александровский централ И твой бродяга с Сахалина. Да, горделивая душа Звучит и в песнях, с бурей споря, О диком бреге Иртыша И о твоем священном море.

Петь Твардовский любил, унаследовав эту любовь от отца. Пел он вдохновенно, самозабвенно, знал великое множество песен — и очень редких, никому почти не известных, и новых, но даже самая запетая песня в его исполнении звучала как-то особо, как бы в своей, свойственной ему одному манере. Нет ничего удивительного, что мелькавшие за окнами экспресса огни Сибири напомнили ему знакомые с детства «Александровский централ», «Глухой неведомой тайгою…» и давно ставшие народными «Смерть Ермака» К. Ф. Рылеева и «Думы беглеца на Байкале» Д. П. Давыдова. Последняя, однако, больше известна как «Славное море, священный Байкал…»

В своих воспоминаниях о Твардовском В. Лакшин рассказывает, что, собираясь ехать в Сибирь, поэт прочел чуть ли не все о Байкале и тогда же впервые прочел все стихотворение Давыдова, которое оказалось гораздо длиннее известной песни. Такова была манера работы Твардовского не только над «Далями». А любая песня о тех краях неразрывно связана с судьбами гонимых в Сибирь по разным причинам: приказом ли, заслугой, мечтой или бедой.

И тут поэт, которого ни на минуту не покидало чувство каждодневного самоконтроля, проверявший свои поступки, мысли «высшим судом, который дан человеку, — судом собственной совести» , имевший четкое представление о своих возможностях и отчетливое понимание своего личного вклада в сокровищницу общенародного опыта, признается: «Любой из тысяч этих судеб и так и так обязан я».

Свою кровную связь с народом Твардовский ощущает постоянно — «Не лгать, не трусить, верным быть народу, любить родную землю-мать, чтоб за нее в огонь и в воду, а если — то и жизнь отдать», — такова его жизненная позиция. Вот почему его муза щедро наделена даром принимать новое и не забывать о старом, она сопереживает и спорит и неустанно отстаивает правду, только правду, а его духовность — «доподлинная, жизненная, выстраданная… эта духовность и согласуется с поэзией самой высокой пробы, что кроме главного — могучего дарования природы нашла в Твардовском и природный ум, и совестливость, и масштаб нравственных требований к жизни и собственной личности»1. В главе «С самим собой» — размышления поэта о себе, своей судьбе: «Нет, жизнь меня не обделила, добром своим не обошла.

Всего с лихвой дано мне было в дорогу — света и тепла.

Чтоб жил и был всегда с народом, Чтоб ведал все, что станет с ним, Не обошла тридцатым годом, И сорок первым, И иным…

Твардовский говорит так, понимая, что сам он лишь малая часть народа, и выделить свою судьбу из судьбы народной и помыслить не может. Народ для поэта — это живые, во многом не схожие друг с другом люди, но каждый отдельный человек и есть частица народная, неотъемлемая ее часть, а потому-то и его история. Он и в пути не отделяет себя от своих попутчиков: «сколько дел, событий, судеб, людских печалей и побед вместились в эти десять суток, что обратились в десять лет!». И все они равно дороги и интересны поэту: майор, старичок научный, моряк в хрустящем кителе, старик кудрявый в орденах и даже «поп с медалью Восьмисотлетия Москвы». Но особенно пристально вглядывается он в чету молодоженов, что по собственной воле , не пожелав воспользоваться протекцией родни руководящей, подались на новостройку, хотя заранее знали «почем там лихо».

Эта тема по-особому волновала Твардовского, ей посвящен отдельный очерк «О столице и провинции».

Попутчики поэта — тот народ, без которого немыслимы ни жизнь, ни творчество. Однако выделить хотелось бы две судьбы, чья жизнь — составная часть истории страны. «Одной судьбы особой повесть» рассказана в главе «Друг детства». Встреченный случайно на станции Тайшет друг отнюдь не конкретное лицо.

Судьба эта вобрала в себя множество судеб и близких и далеких поэту людей, родных, друзей, знакомых, тех, кого Твардовский знал с детства и о ком не слышал ни разу. Встреча с другом детства драматична, трагична, потому как эта и иные участи долгие годы для Твардовского были «сердца… живою частью, бедой и болью потайной», «недремлющим недугом, что столько лет горел во мне», но без нее не обойтись: это встреча с правдой, о которой должны мы знать и помнить,

Чтоб мерить все надежной меркой, Чтоб с правдой сущей быть не врозь, Многостороннюю проверку Прошли мы — где кому пришлось… Зато и впредь как были — будем, Какая вдруг ни грянь гроза Людьми из тех людей, что людям, Не пряча глаз, Глядят в глаза.