Судьба интеллигенции в революции на примере романа А. Фадеева «Разгром»

Читая роман А. Фадеева «Разгром», невольно задумываешься, кто больше нужен России: думающий, образованный, много знающий и понимающий человек или же беспрекословный исполнитель чужой воли. Во все времена по-настоящему талантливым и умным людям в нашей стране всеми силами преграждали дорогу. Создается впечатление, что Россия намеренно хочет оставаться последней среди других стран. Сколько великих ученых было подвергнуто жесточайшим репрессиям уже в советские годы, какой величайший умственный потенциал был уничтожен в сталинских лагерях! Безусловно, тоталитарному механизму нужны были люди-винтики, не смеющие поднять головы.

Но и в наши дни, когда, казалось бы, Россия встала на путь демократизации, проблема интеллигенции, на мой взгляд, осталась одной из наиболее острых. Желая разобраться в ней, я перечитываю роман Фадеева «Разгром», в котором автор на примере гимназиста Мечика, быть может сам того не желая, затрагивает эту проблему и показывает весь трагизм ситуации, пытаясь высмеять сословие «чистеньких». Павел Мечик, едва оперившийся юнец, устремился к романтике революционной борьбы. Он и подумать не мог, что революция — это желание кучки авантюристов сыграть на людских страданиях или на наивном детском романтизме.

Мечик весьма смутно представлял, что его ожидает, но в каждой его «жилке играла шумная кровь, хотелось борьбы и движения». Он видел себя своим в стане людей «в одежде из порохового дыма и героических подвигов». Павел мечтал о том, что попадет в братство сильных и справедливых, но все его розовые мечты разбились о суровую действительность и рассыпались осколками прежней городской жизни по бескрайней тайге. Его знакомство с партизанской жизнью началось с неудачи — его избили, не разобравшись, будущие «собратья». И началась полоса разочарований в жизни восторженного юноши… «Окружающие люди нисколько не походили на созданных его пылким воображением.

Эти были грязнее, вшивей, жестче и непосредственней. Они издевались над Мечиком по всякому поводу — над его городским пиджаком, над правильной речью, над тем, что он не умеет чистить винтовку, даже над тем, что он съедает меньше фунта хлеба за обедом». И это происходило не от того, что он ел меньше и не умел обращаться с оружием — будь он им ровней, они бы его всему обучили и смирились с этими незначительными недостатками.

Но Мечик — иной, и нет ему прощения. Вина его велика: он образован, умеет говорить и думать лучше многих. А как известно, люди не терпят превосходства над собой…

И Мечику «стало жаль хорошего, наивного, но искреннего чувства, с которым он шел в отряд». Втоптан в грязь портрет нежной девушки в кудряшках, и растоптаны его мечты. «Мечик лежал как пришибленный, не находя слов от стыда и обиды». А после он разорвал этот портрет.

И это был уже иной, повзрослевший Мечик, суровее и жестче прежнего. В отряде Левинсона Павла невзлюбили все, начиная со спасшего его Морозки. «Морозка не любил чистеньких людей. В его жизненной практике это были непостоянные, никчемные люди, которым нельзя верить». В этой оценке я вижу отношение самой революции к интеллигентам и с горечью наблюдаю, как, несмотря на все попытки Мечика слиться с революционной борьбой, он оставался чужаком.

Его отгоняли все, словно подсознательно боясь, что этот мальчик поймет страшную правду о революции и откроет глаза другим. А что же Левинсон? Этот тонкий психолог, пронизывающий своим взглядом каждого насквозь, дает Мечику дряхлую кобылу Зючиху, один взгляд на которую заставил Павла забыть свою удачу в стрельбе и «вызванные ею мальчишески-гордые надежды». «Он чувствовал себя так, словно эту обидную кобылу с разляпанными копытами дали ему нарочно, чтобы унизить с самого начала».

Его самолюбие было жестоко уязвлено. Но ведь Левинсон прекрасно понимал, насколько важно видеть себя лихим всадником на вороном быстром коне этому юному романтику! Идя в отряд, он был готов к свершению подвига, жизнь свою хотел отдать за правое дело! А Левинсон, который так ловко повлиял на шахтера Морозку, начинает воспитывать в чистом от всего дурного мальчике будущего предателя. И самое ужасное, на мой взгляд, то, что коммунист Левинсон делает это сознательно: он просто-напросто не заинтересован в Мечике.

Мечик решает не ухаживать за больной и старой Зючихой. Прав ли он? Наверное, нет. Но как же не принять во внимание оскорбленное самолюбие? А между тем вокруг юноши возникает пустота. «Из всего взвода только два человека были ему более или менее близки — Пика и Чиж.

Но сошелся он с ними не потому, что они удовлетворяли его, а потому, что больше ни с кем не сумел сойтись». Не сумел? Нет, это они не захотели, сильные и мужественные, которые жили, действовали совсем рядом.

А собственно, кем они были для него? Совершенно чужие люди, презиравшие Павла и насмехающиеся над ним. Так как же можно было требовать от человека жертвовать своей жизнью ради них? Мечик, желая использовать еще одну возможность поправить свои дела в отряде, пытается объяснить все Левинсону: «Ведь я ни с кем, ни с кем здесь не могу сойтись, хотя я был в боях вместе со всеми и был тяжело ранен — вы это знаете…

Я знаю, что, если бы я был сильнее, меня бы все слушались, меня бы боялись, потому что каждый здесь только с этим и считается… Мне даже кажется иногда, что, если бы они завтра попали к Колчаку, они так же служили бы Колчаку и так же жестоко расправлялись бы со всеми, а я не могу, а я не могу этого делать!» Вот так, не совсем связно, порой по-ребячьи, открывает Мечик Левинсону свою душу. А тот, как и все прочие, не желает его понять, не замечает сути сказанного, цепляется за последнюю фразу и начинает бросать «привычные слова».

И ведь он чувствует, что нужно говорить о чем-то другом, но не желает тратить силы на никчемного человека. А после разговора Ле-винсон «думал о том, как Мечик слаб, ленив, безволен и как же на самом деле безрадостно, что в стране плодятся еще такие люди — никчемные и нищие». И об этом думает человек, в руках которого — судьба отряда. Да и только ли отряда?!

Перелистываю роман и вижу, как методично и целенаправленно взращивались в Мечике черты предателя. И я думаю: а попади на его место Морозка — смог бы он противиться инстинкту самосохранения? Ведь главная причина, по которой Морозка совершил подвиг, — это его любовь и привязанность к бойцам отряда. «Он так ярко чувствовал их в себе, этих уставших, ничего не подозревающих, доверившихся ему людей…» Морозка погибает, и его смерть прекрасна: это подвиг во имя святого братства, во имя товарищества. И Левинсон, и Бакланов, и Дубов — все они воспитали из не привыкшего мыслить шахтера настоящего героя. А Мечик?

Бросив отряд, скрывшись от врага, он не мог найти себе места. Громко стонал, схватившись за голову. Да, он жалел себя, а не погибших людей — ведь они были для него пустым местом. Да, он страдает, но в то же время и рад предоставившейся ему свободе — ведь пребывание в отряде было для него каторгой. И я думаю, что командир отряда Левинсон, а по его примеру и прочие бойцы отряда, исковеркали, сломали только что начавшуюся жизнь Мечика.

Из восторженного юного горожанина они выковали Иуду… Презрение к «чистеньким» как лишним, слабым, ненужным и никчемным — как это характерно для отношения к интеллигенции в России! Иудами становились единицы, а непонятными и одинокими себя ощущали тысячи и тысячи, и в этом я вижу одну из причин российского несчастья.