Свобода слова и перст указующий

Школьные экзамены ушли, но не в Лету канули. Не первые они и не последние. Через год — новые. Будем ли мы, как всегда, наступать на грабли?

Так как предлагаемые свыше темы сочинений зачастую бывают неудобоваримыми для школьников, выпускники 11-х классов в этих случаях предпочитают экзаменационное изложение. О нем и пойдет речь.

Форма вроде бы знакомая с девятого класса: пересказ и выполнение задания. Почти все с пересказом справляются сравнительно легко, а вот задание теперь требует глубины, основательности, самостоятельности, знания теории литературы. (Замечу в скобках, что и третья часть ЕГЭ по русскому языку

Важной задачей, которая, очевидно, мучила тех, кто готовил экзаменационный материал, был подбор текста для изложения. В этот раз комиссия остановила выбор на фрагменте из книги Л. К. Долгополова «Поэма Александра Блока «Двенадцать»». Я читаю этот текст, и он вызывает у меня реакцию отторжения.

Куда, к каким берегам, к каким выводам и на каком основании ведет читателей автор книги? По его версии красногвардейцы в поэме проходят путь «внутреннего развития» — от беззаботного существования (этот этап их жизни весьма странно иллюстрируется строками:

Гуляет ветер, порхает снег, Идут двенадцать человек) —

К приобретению «жизненного» опыта и превращению в апостолов революции . Процитированное двустишие открывает вторую главу поэмы, и следующие за ним строки подтверждают, что эти «апостолы» уже не «порхают» , никакого пути развития от «беззаботности» к революционному террору не проходили и в той же второй главе предстают как вполне сложившиеся безбожники и бандиты, и по виду, и по сути беспрестанно палящие из ружей во все и во всех, в том числе и в Святую Русь.

Видимо, чувствуя шаткость предыдущего аргумента, Л. К. Долгополов выдвигает новый: убийство Катьки — «грань, за которой стали изменять свой облик двенадцать апостолов». Неужели все-таки изменили? Как же! Убивают «толстоморденькую» шлюху в шестой главе, а в следующей «изменившие свой облик» красногвардейцы устраивают грабежи, пьянствуют и желают «позабавиться» с девицами. А дальше — больше; они и «ножичком полоснут», и «выпьют кровушку», и так же будут шествовать «без имени святого», и наконец — стрелять в самого Христа.

Если это «изменения», то в какую сторону?

Христос, по версии Долгополова , «оправдывает стихию и «разрушение»» и дает красногвардейцам «важное для Блока «во имя»». Во имя чего? Во имя разжигания «мирового пожара в крови»? О строительстве нового в поэме ни слова. И оправдывает ли Спаситель «разрушение» ?

По мнению поэта-мыслителя М. Волошина, «кровавый флаг — это новый крест Христа, символ его теперешних распятий».

Весь текст фрагмента выдержан в безапелляционном, категоричном тоне и не предполагает дискуссий. Оказывается, по Долгополову, герои поэмы «пробиваются» к Христу, «иносказательно к самим себе — какими они должны стать…» «Христос в «Двенадцати» — символ новой эры… всего того, чего должны достичь… шествующие за ним апостолы революции». И словно не заметил автор, что они Преследуют Христа, принимая его за «товарища», скрывающегося за домами и размахивающего красным флагом, Стреляют в Него бессмысленно и нелогично, но им ведь «ничего не жаль».

И никого.

Нигде в поэме не говорится о том, что красногвардейцы шествуют за Христом и что он ведет их. Да это и невозможно. Иисус по своей сути не может возглавлять банду безжалостных и безбожных убийц; он Спаситель, которого они не видят за вьюгой, он может привести их к покаянию, к отказу от кровопролитий и разрушений, от террора, спасти таким образом их души.

Но это уже другое, истинное назначение Христа, которого полудикие фанатики, а не апостолы пытаются убить.

Теперь совершенно явно, куда, к каким выводам и на каком основании ведет одиннадцатиклассников товарищ Долгополов. Он возвращает их к тем однозначным трактовкам поэмы, которые затвердели в годы советского единомыслия и канонизировались в учебниках литературы. Книга Л. К. Долгополова вышла в 1979 году, создавалась еще раньше, то есть примерно тридцать лет назад.

В прошедшие десятилетия многое изменилось в нашей стране, стала рождаться свобода слова, появились новые литературоведческие статьи и книги, иные толкования смысла поэмы Блока, в частности ее финала. Причем в лучшем случае исследователи исходят из содержания поэтического произведения , а не из принятых в 70-е годы трактовок и даже не из интересных и, безусловно, важных сведений , которые необходимо знать, но не подменять ими художественный текст поэмы. Это то, чем реальная критика отличается от схоластической, как говаривал Н. А. Добролюбов. Между прочим, в самом конце предложенного фрагмента мелким шрифтом напечатано главное, и с помощью лупы можно прочесть: «…выпускник может пользоваться текстом поэмы А. Блока».

Умный ученик воспользуется этим советом, пошелестит страницами, не найдет в поэме того, что проповедует Л. К. Долгополов, и, даст Бог, выдаст самостоятельный ответ на поставленный с позволения «Службы по надзору в сфере образования» вопрос о смысле произведения.

Но, согласитесь, большая часть учеников, привыкшая беспрекословно доверять авторитетному грифу и тексту, будет внимательно следить за перемещением указующего перста вышестоящего товарища и «свое мнение» построит в соответствии с указанным направлением. А зачем? Зачем отбирать для экзамена устаревшие тексты, суждения, зная, что есть более свежие и более интересные версии, над которыми стоит задуматься? Это касается и существенных деталей финальной, очень непростой строфы «Двенадцати».

Несколько примеров.

Блоковский Христос является «по ту сторону добра и зла»; для поэта он, главным образом, — универсальный смысл того, что наступает «все новое», что пришли давно им предрекавшиеся «неслыханные перемены, невиданные мятежи» .

Это не благословение происходящего, не «освящение» стихийного разгула страстей, а изгнание бесов, преодоление стихийного аморализма, залог будущего трагического катарсиса для героев поэмы .

Двенадцать идут в слепой метели, вьюге, они не видят Христа, но можно допустить, что на каком-то витке истории они встретятся: жажда спасти душу приведет к Христу.

Христос — «в белом венчике из роз». По этому поводу читатели недоумевают и дискутируют, а специалисты высказывают любопытные предположения. «Белый венчик из роз, — считает К. Азадовский, — мистическая белая роза — таков завершительный образ «Двенадцати»: ключ к толкованию этой поэмы, более «религиозной», нежели «революционной»»… по-блоковски соединившей в себе святость и святотатство, белое и красное».

Свое мнение неуверенно выразил С. Аверинцев: «Особняком стоит фигура Иисуса Христа «в белом венчике из роз» . Реплика образа Заратустры у Ницше?..»

По-другому комментировал эту строку Д. Лихачев : «В символике православия и католичества нет белых роз. Но это могли быть те бумажные розы, которыми украшали чело «Христа в темнице» в народных церквах и часовнях».

Я привожу эти высказывания в расчете на интерес учителей-словесников. Ученики их не ведают, если они не звучали на уроках, но ребятам не мешает знать, что мнение Долгополова о финале поэмы далеко не единственное. В самом тексте или в задании должен содержаться хотя бы намек на это. В противном случае официозная или субъективная точка зрения и аргументация автора фрагмента давит на сознание экзаменуемого и вынуждает его следовать по указанному пути.

Перст указующий литературоведению противопоказан.

Я думаю, что и прошлогодний выбор текста для изложения в 11-м классе был неудачен, так как основывался, возможно, на тех же идеологических принципах, что и нынешний. Почему, спрашивается, в сотнях работ, посвященных Некрасову, не нашли ничего лучшего, чем фрагмент статьи вульгарного материалиста и не менее вульгарного и тупо-тенденциозного революционного критика М. Антоновича? Даже в этом фрагменте содержались весьма сомнительные умозаключения, с которыми не искушенные филологи, а обыкновенные школьники вынуждены были соглашаться, старательно пересказывая измышления «авторитета».

Удивительно: должно быть, умные люди ворошат страницы книг, отбирая лучшее, проблемное, доступное старшеклассникам благородное чтиво, обдумывают задания к изложению, формулировку вопроса… Так в чем же дело? Почему мы так часто спотыкаемся?