Своеобразие изложения произведений Грина

Прав был М. Слонимский, когда писал, что Грин «отлично владел русским языком», но что этот язык его нередко выглядит «нерусским… потому, что русские слова несут у этого фантаста и мечтателя функции, подчас новые для русской Литературы».

Иногда мы можем даже проследить, как создается эта необычность образа: «…перед ним стоят трое, рассматривая новичка пристальным взглядом…». Обычная, ординарная фраза, но автор заканчивает ее: «…взглядом попугаев» — и картина преображается: это уже фраза. Другие примеры: «Стройная девушка пленила его улыбкой доверчивой» — «как глаза больной обезьянки», «Пришла ночь и свернулась на океане с магнетической улыбкой, точно скеазка» — «блеснувшая человеческими глазами».

Ну кто, в самом деле, видел «пристальный взгляд попугаев», кто встречался с «глазами обезьянки» или с «человеческими глазами» сказки? Никто. Это необычно, это можно только придумать,- но и необыкновенно наглядно; сравнениям веришь. Очень точно определил эту способность Грина М. Слонимский, сказавший писателю: «Вы пишете так, что все видно» .

Грин обладал поистине удивительным умением охватить глазом всю картину и найти в ней такие детали, которые помогают читателю с наибольшей наглядностью представить себе то, что увидел писатель: «Огни деревни напоминали печную дверцу, прогоревшую дырочками, сквозь которые виден пылающий уголь»; «Ручей, как бы вам сказать, машет из-за ветвей платочком»; «Луна таилась за облаками, обнажив светящееся плечо», и т. д.

А посмотрите, сколько разнообразных и выразительных характеристик дает он тишине: «потикивание часов вело многозначительный разговор с тишиной», «отравленная тишина», он «еще не переживал такой тишины — отстоявшейся, равнодушной и утомительной»; «пережидала эту безумную ночь яркая тишина», «за окном стояла внимательная, четкая тишина», «тишина пустыни прислушивалась к идущему человеку» и т. д.

Подчас просто поражает неожиданность, самобытность гриновских сравнений и используемых им словосочетаний: «лицо, как взбитая, приглаженная подушка»; «желтые, как одуванчики, цыплята»; «пухлый, как заспанная щека, хлеб»; «будильники — палачи счастья»; «счастье сидело в ней пушистым котенком»; «солнечный завив садовой аллейки»; «звучная паутина фантазии»; «звук был неглубок, тих и приятен, как простая улыбка»; в глазах шпица — «тоска по беседе» и т. д.

Несмотря на всю необычность и даже рискованность подобных выражений, в них нет претенциозности, вычурностн: они убедительны, потому что, во-первых, полностью и духе гриновской стилистики, его образотворчества, а во-вторых, при всей своей необычности,- точны.

И читатель, возможно, не принявший бы подобную образную систему в произведениях другого автора, в рассказах Грина идет ей навстречу своим ответным поэтическим настроением.

Известно, что когда кто-то назвал Куприна первым писателем из вторых, он очень обиделся и возмутился этой оценкой. Грина это удивляло, и он спокойно говорил о себе: «Я принадлежу к третьестепенным писателям, но среди них, кажется, нахожусь на первом месте» .

Это была скромная самооценка, но это не та скромность, от которой за версту несет обидой и самоуничижением, а оценка своего места в литературе, основанная отчасти на отношении критики к творчеству писателя.

Да, критика не жаловала Грина, но иначе относились к Грину его товарищи по перу — писатели. Вскоре после смерти Грина, в марте 1933 г., А. Фадеев и Ю. Либединский обратились в издательство «Современная литература» с письмом, в котором предложили издать избранные произведения писателя. Они писали: «Несомненно, что А. С. Грин является одним из оригинальнейших писателей в русской литературе.

Многие книги его, отличающиеся совершенством формы и столь редким у нас авантюрным сюжетом, любимы молодежью».

Об этом предложении, и о трудностях, которые выросли на пути его осуществления, узнали и другие писатели, и в издательство поступил ряд отзывов крупнейших советских писателей, горячо поддерживавших необходимость издания сочинений Грина1. «Грин — замечательный писатель. Это известно нам всем. Грин для многих из современных наших писателей был школой во многих отношениях.

Для меня лично Грин — один из любимейших мастеров,- мастер удивительный, в своем роде единственный в русской литературе…» ; «Таких писателей, как А. С. Грин, во всем мире не больше десятка» ; «Издавайте Грина, товарищи!» (Н.

Огнев); «Считаю совершенно необходимым издание книги замечательного, единственного в этом роде — и для нашей литературы в особенности — писателя А. С. Грина» ; «Грин — мастер сюжетной новеллы, писатель с мужественной настройкой, у него есть, что перенять, чему научиться» ; «А.

Грин — один из замечательнейших наших писателей. Отнестись с пренебрежением к делу издания его сочинений — это преступление перед памятью покойного писателя и перед советским читателем» ; «Полагаю, что издание сборника А. Грина, большого мастера сюжетного построения,- есть обязанность наша, т. е. всех, кто должен заботиться о сохранении лица эпохи и ее литературы» ; «А.

Грин — один из любимейших авторов моей молодости. Он научил меня мужеству и радости жизни. Мало кто из русских писателей так прекрасно владел словом во всей его полноценности и никто, я уверен в этом,

Не умел так сюжетно строить. Мы не имеем права забыть этого писателя — это бесхозяйственно» ; «Мнение товарищей поддерживаю» ; «Дело хорошее, писатель хороший» (Вс.

Иванов).

Удивительное единодушие в оценке творчества Грина писателями совершенно разных творческих направлений говорит о многом. Отбросим некоторые преувеличения, вызванные, возможно, с одной стороны, сопротивлением издательства, а с другой — очень большой близостью романтического метода Грина, например, поэту-романтику Э. Багрицкому, и увидим главное — Грин нужен советскому читателю. Это было бесспорно для всех писателей старшего поколения.

Прошли годы — и «за Грина» голосуют писатели, вошедшие в нашу литературу уже после войны: «Грин один из немногих, кого следует иметь в походной аптечке против ожирения сердца и усталости. С ним можно ехать в Арктику и на целину и идти на свидание, он поэтичен, он мужественен» ; «Если любовь к А. Грину сохраняется в зрелые годы, значит человек уберег свое сердце от постарения» .

Немало стихов написали о Грине советские поэты — Вс. Рождественский, В. Саянов и другие.