Тема «перерождения убеждений» в романах Достоевского

1860-1864 года сам Достоевский со временем назвал временами «перерождения убеждений». Очевидно, что отказ от социалистических идеалов состоялся у писателя не столько в результате каторги, сколько в процессе столкновенья с «текучей действительностью» первой половины 60-х годов. Художественные произведения этих лет также воссоздают эволюцию мировоззрения писателя. В «Записках из Мертвого дома» (1860) в целом еще сохраняется антропологическая концепция «доброй» человеческой натуры, но именно здесь впервые у Достоевского появилось четкое представление о свободе как основе личности. В 1861 г. в журнале «Время» был опубликован роман «Униженные и оскорбленные».

В традиционные для писателя мотивы 40-х годов (сочувственное изображение «маленьких людей», человеческим достоинством которых пренебрегают) вплетаются новые ноты. Трагедия Наташи Ихменевой обусловлена не столько внешними, сколько внутренними, морально-психологическими причинами. Она и жертва, и мученица одновременно. Новым в творчестве Достоевского стал также тип кн. Валковского — откровенно хищного, циничного, жестокого, умного. Летние месяцы 1862 и 1863 годов писатель провел за границей, посетив Германию, Англию, Францию, Италию и др. страны. Наблюдения, сделанные в первой поездке, вылились в «Зимние очерки о летних впечатлениях» («Зимние заметки в летних впечатлениях», 1863), чрезвычайно важные для понимания изменения мировосприятия, которое происходило у Достоевского в эти года.

Здесь впервые развернута одна из ключевых проблем Достоевского-Романиста — соотношение России и Европы. «Жажда страдания», не помутневший божественный образ Христа, который он открыл в сердце русского народа, делали, по Достоевскому, неприемлемыми для России западные, революционные, средства переустройства. Особый, самобытный путь родной страны к «земному раю» — вот социально-политическая программа Достоевского начала 60-х годов. «Записки из подполья» (1864), по выражению О. Долинина, — «пролог» ко всему дальнейшему творчеству Достоевского. Если «Мертвый дом» — серия лабораторных опытов, проставленных самой жизнью, то в «Записках из подполья» — результат этих опытов, новое «вещество», полученное в результате попыток и сомнений.

О герое подполья сам автор в очерке «Для предисловия» (1875) говорит: «Я горжусь тем, что впервые вывел настоящего человека русского большинства…». В этом произведении впервые прямо поставлен знак равенства между личностью человека и его свободой: «Что же такое человек без желаний, без воли и без хотений, как не штифтик в органном вале?». В «Записках из подполья» впервые четко обозначена еще одна сквозная в дальнейшем творчестве Достоевского проблема — эстетизм, понимание красоты.

Герой подполья, этот наследник «демонических» романтиков первой трети XIX ст., руководствуется в своем поведении не этическими, а эстетичными критериями, из-за этого высочайшая добропорядочность и крайняя подлость для него одинаково привлекательны. Байроническое увлечение злом трансформируется в наслаждение своим невежеством, смакование пороков и мелочных гадостей. Он боится быть смешным и посредственным, поскольку это является эстетично невыразительным.

С помощью стенографистки Достоевскому удалось менее чем за месяц написать роман «Игрок» («Игрок»), в котором центральной стала актуальная для писателя проблема России и Европы. Но, кроме того, произведение должно было, по мнению автора, привлечь внимание «как наглядное и детальное изображение игры в рулетку… своеобразного ада, своеобразного каторжанского «купола». Алексей Иванович — «не обычный игрок, как скупой рыцарь Пушкина — не обычный скряга. Он поэт на свой порядок…» В этих словах писателя ощутимы личные нотки, поскольку Достоевскому во время заграничных странствий в 1865-1867 годах пришлось постичь губительную «поэзию» рулетки. Тем не менее, он нашел в себе силы навсегда отказаться от игры.

В 1867 г. Достоевский вступил в брак со своей помощницей-стенографисткой Анной Григорьевной Сниткиной, которая стала для него по-настоящему близким и преданным другом. У Достоевских было четверо детей, но двое из них умерли в раннем детстве. В том же 1867 p., желая хоть на определенное время избавиться от домогательств кредиторов, Достоевский с женой отправился в Западную Европу, останавливался в Германии, Швейцарии, Италии. «Страна святых чудес» на этот раз подарила писателю глубокие эстетичные впечатления: в картинных галереях Дрездена, Базеля, Флоренции он любовался известными полотнами. В эти годы писатель работал над двумя романами — «Идиотом» («Идиот», 1868) и «Бесами» («Бесы», 1870-1871).

Последний закончил уже в России. Работа над романами и появление их частей в печати шли параллельно, что вообще характерно для писательской жизни Достоевского. «Сколько раз случалось за последние четырнадцать лет его жизни, — вспоминала со временем А. Достоевская, — что две-три главы уже были опубликованными в журнале, четвертая набиралась в типографии, пятая шла по почте в «Русский вестник» («Русский вестник»), а другие были еще не написаны…».

Долги брата, которые Достоевский взял на себя, значительно ухудшали условия публикации его произведений: в отличие от И. Тургенева, Л. Толстого, И. Гончарова и др., необеспеченный Достоевский должен был лично предлагать свою работу журналам и в результате получал существенно меньше. Начиная с «Преступления и наказания», писатель щедро использовал в своих романах криминальную хронику, вводя в сюжет события реальной жизни.

Взаимосвязь всего живого, взаимное проникновение «миров» — главная мысль «Братьев Карамазовых». Реальный, социально-исторический пласт произведения — панорама современной России. Каждый из героев, как по обыкновению у Достоевского, является воплощением определенной «идеи». Столкновение этих жизненных установок и определяет действие романа. Отвратительный в своем цинизме и распущенности старый Карамазов — своеобразный символ смерти и загнивания русского общества 60-х годов. Старший сын, Дмитрий, — человек стихийный, «широкий», в нем добро перемешано со злом. Он запутывается в своих страстях, он заходит в моральную безысходность. Но, вопреки всему, в его душе, — уверенность ручательство будущего воскресения в иной, праведной жизни.

«Виновность за все», которую неожиданно ощущает Митя после обвинения его в убийстве отца, предусматривает крестный путь страдания, искупление: из-за этого герой готовится в Сибири запеть «гимн Богу». Дмитрия тянет к Алеше, который является воплощением настоящей «живой жизни». С Иваном, который олицетворяет могущество возражения, чары зла, у него нет ничего общего, их отношения сугубо внешние. Именно Иван — настоящий, «по идее», убийца отца. Смердяков — жалкая фигура — лишь исполнитель его злой воли. Иван такой же самый нигилист (в социальном, моральном и онтологическом планах), как Раскольников и Ставрогин. На этой дороге его ждут не моральный подвиг, как Алешу, не возрождение к новой жизни, как Дмитрия, а крах личности (сумасшествие) и смерть (свидетельство этому — самоубийство Смердякова). Апофеоз нигилизма в произведении, да и во всем творчестве Достоевского — созданная Иваном поэма «Великий инквизитор».

«Братья Карамазовы» писатель задумывал как серию романов. Но написал лишь первый, который «почти даже и не роман, а только один момент из первой юности моего героя» — «раннего человеколюбца» Алеши Карамазова, призванного воплотить в жизнь завещания своего монастырского наставника старца Зосима. Но как деятель в этом первом и единственном романе практически не показан. Одна из ведущих в последнем произведении Достоевского — сквозная в его творчестве тема красоты, которая возникает отнюдь не «нормальностью» и «здоровьем», а «страшной и ужасной вещью». Писатель снова подчеркивает ее двойственность, отчасти — заманчивость, «инфернальность»: «Здесь дьявол с Богом борется, а поле боя — сердца людей».

Красота — стихия, связанная с «обширностью» человеческой личности, которая «уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны». Как для Героя подполья, Свидригайлова и Ставрогина, эстетизм во многом служит причиной трагедии Дмитрия Карамазова. Тем не менее «новый человек» уже не эстетичный, а этический. В конце 70-х годов Достоевский постоянно выступал перед аудиторией с чтением разделов из собственных произведений, отрывков из Н. Гоголя, стихов А. Пушкина, отдавая особое предпочтение «Пророку». Все чаще самого автора «Дневника писателя» называли этим званием, которое окончательно закрепилось за ним после речи на открытии памятника Пушкину в Москве 8 июня 1880 г.