Творческая индивидуальность писателя (Николай Зеров)
Они шли к нам долго и трудно — сквозь фальсификации, недоброжелательную предубежденность или просто из-за замалчивания. Но ныне очевидно, что наследие Расстрелянного Возрождения — это источник нашего вдохновения, частица нашей культуры и истории. Не зная их, невозможно понять себя. Он уже получил признание как критик, как литературовед, как переводчик, тем не менее лишь круг ближайших приятелей знал поэта Николая Зерова. По свидетельству Дмитрия Зерова, начал сочинять стихи его старший брат рано, но то большей частью были пародии и шутки, посвященные разным событиям семейной жизни. И ничего серьезного…
Шутливая ироничность ранних стихотворных попыток входила в конфликт со сдержанными переживаниями молодого поэта, такими, что невидимо для других заставляли его останавливаться перед неизведанными тайнами бытия… Небо, звездное небо, всегда влекло Зерова-Поэта, он видел в нем какое-то всевышнее начало, старался пусть не разгадать, но вобрать в себя его тайное содержание. В трудный для поэта 1931 год ему приснилось, будто он Святослав, и «тяжеленных преграды» ему сыплют на грудь, дают пить «не вино, а угар», и жгучая тоска овладела умом. Этот тяжелый, давящий сон поэт просто списал, а завершил свое произведение довольно неожиданно, — зарисовкой пейзажа, который открывался из окна, к которому он подошел, чтобы избавиться от ужаса гнетущего сна:
Ночь лунная кругом, такая студеная, Антенна гнется, как стройный стебель, И черный день где-то звонит в стремена.
И снова ночное небо то ли успокаивает, то ли растравляет душу поэта… В его поэтическом мире вмещается мир тысячелетней культуры. Можно лишь удивляться с какой непринужденной естественностью сосуществуют в его произведениях и сам автор, и книжный образ, плод поэтической мысли. Душа поэта вбирает в себя все то, что для другого не более, чем пустой звук прошлого. Даже обычные дороги в задымленных полтавских полях для чувствительной души открывают магическую связь времен и поколений, нерастраченный потенциал человеческой общности. …Казалось бы, что могут значить для человека XX столетия переживания героя древневавилонского эпоса! Тем не менее, Гильгамеш в одноименном сонете Зерова своим ненасытным поиском смысла бытия должен был оказаться близким каждому, кто ощущал фатальное приближение слепого массового преклонения перед догмой.
Он, царь Урука, великан и бесстрашный воин, по глубокому потрясению, вызванному смертью своего друга, тяжело задумывается над жутко-сладкой тайной человеческого существования и небытия…
В тридцатых годах Николай Зеров уже окончательно осознал, что сладким снам об «спокойствии одинокой комнаты» не дано сбыться, что «единственный хороший в будущее знак» (найденная на мостовой подкова) не больше, чем детская вера в чудо. Ему кажется совершенно другое. И совсем другого, зловещего содержания приобретает эпитет «черный» в заключительных строках сонета 1933 года:
И чувства усохли сочные: Так просыхает торфа черный пласт…
Трагической была судьба поэта. Он (какая ужасная бессмыслица!) был обвинен в руководстве террористической подпольной организацией, арестован и расстрелян. Даже точной даты смерти его нет…
Поэты, как ангелы… Нет у поэтов могил…
Творческая индивидуальность писателя (Николай Зеров)