«Валерик»; — о войне как неизбежном мировом зле

«Валерик» — одно из лучших произведений Лермонтова; это дружеское послание, в котором он говорит о своей душевной усталости, о своем одиночестве, а также о войне как неизбежном мировом зле. Он часто принимал участие в битвах с чеченцами; у него накопилось много впечатлений, и они просились на бумагу. В «Валерике» (1840 г.) Лермонтов так описывает смерть капитана, раненного в стычке с горцами:

Один солдат

Был на коленях; мрачно, грубо

Казалось выраженье лиц,

Но слезы капали с ресниц,

Покрытых пылью.

На шинели,

Спиною к дереву, лежал

Их капитан. Он умирал…

Долго он стонал,

Но все слабей, и понемногу

Затих — и душу отдал Богу.

На ружья опершись, кругом

Стояли усачи седые

И тихо плакали.. (II, 303-304).

Непосредственное влияние Марлинского тем более трудно допустить здесь, что «Валерик» писался в походе, под живым впечатлением пережитого боя, и не может быть, чтобы Лермонтов, искренний поэт, вставил в свой исторически правдивый рассказ о Валерикском сражении подробности, взятые у другого писателя. Не может быть, чтобы перед глазами поэта, когда из под его пера выливались бессмертные стихи «Валерика», стояла не только что виденная им картина кровавого боя, а незначительный эпизод из романа Марлинского; роман этот он читал в 1832 г., и весьма вероятно, что с тех пор не перечитывал его. Два месяца спустя после Валерикского сражения он писал А. А. Лопухину: «Когда мы увидимся, я тебе расскажу подробности очень интересные» (IV, 339-340). Он желал бы многим поделиться с близкими, но начальство запрещало касаться в письмах военных действий. «Описывать экспедиции не велят», говорит он Лопухину в другом письме того же года и пишет далее: «Может быть, когда-нибудь я засяду у твоего камина и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем» (IV, 340). И вот в «Валерике» он излил всю душу. Когда он писал, в его уме теснились недавно пережитые, незабываемые картины; он брал из них самые яркие, и мы не допускаем, чтобы над ними доминировало не то, что он видел, что поразило его, а то, что он мельком прочел когда-то. «Валерик» посвящен Варваре Лопухиной; к ней он обращается в начале и в конце поэмы; это его исповедь; недаром называет он «Валерик» «безыскусственным рассказом» (II, 305).

Сходство картин Марлинского и Лермонтова мы объясняем тем, что оба они писали с натуры. Подобные сцены видел, конечно, всякий, кто так часто, как они, участвовал в боях.

В письме к С. А. Раевскому (1837 г.) Лермонтов сообщает: «Начал учиться по-татарски — язык, который здесь, и вообще в Азии, необходим, как французский в Европе, — да жаль, теперь не доучусь, а впоследствии могло бы пригодиться» (IV, 330). Это сравнение татарского языка с французским взято им из прочитанного некогда рассказа Марлинского «Красное покрывало»: «Татарский язык Закавказского Края мало отличен от турецкого, и с ним, как с французским в Европе, можно пройти из конца в конец всю Азию» (Соч., 1847 г., I, ч. II, 114). Сравнение Марлинского метко, и, может быть, на Кавказе в то время многие употребляли его.