«Записки» . Г. Р. Державина. и творческая история его произведений

Воспоминания и записки выдающихся деятелей культуры прошлого не являются собственно литературно-художественными произведениями. Но их редко можно отнести и к чисто документальной прозе, поскольку записываемые по памяти события, встречи часто накладываются друг на друга, смещаются по времени, и их описание лишается исторической достоверности. Кроме того, авторская субъективность, явно или не очень, откровенно проявляется как в описании, так и в оценке событий и исторических личностей, участвующих в них.

Мемуары литераторов представляют собой явление уникальное, так как в одно и то же время являются и частью литературного процесса, и исследованием этого процесса, его историографией и критикой.

«Записки из известных всем происшествиев и подлинных дел, заключающих в себе жизнь Гаврилы Роман овича Державина «, впервые опубликованные лишь в 1859 году, после смерти поэта, имеют огромное историческое значение, во-первых, как источник сведений об эпохе правления императрицы Екатерины II, во-вторых, как литературное сочинение, и, в-третьих, как книга, рассказывающая об истории написания стихотворений Г. Р. Державина, ставших классикой отечественной поэзии. Как отмечают историки, в записках есть некоторая сбивчивость и неточность изложения: воспоминания писались автором без подготовки, без предварительных пометок. Поэтому академик Я. К. Грот, издавая «Записки» поэта в 1871 году, счел необходимым «проверить их по современным подлинным свидетельствам», фактам из переписки Державина, а также историческим документам.

В то же время филологи замечают, что на «Записки» «нельзя смотреть как на строго отделанное литературное сочинение». «Иногда Державин повторяет уже сказанное, говорит о себе то в третьем, то в первом лице… не доканчивает речи… Кажется, он даже не выправил Записок: хотя в рукописи довольно помарок, но слог его крайне небрежен» .

Для историка литературы мемуары Державина представляют особый интерес благодаря своей, по словам Грота, «безрасчетной откровенности», с которой поэт рассказывает о том, как возникали замыслы его произведений, как они облекались в окончательную форму, как становились известными друзьям поэта, а позже публиковались, как навлекали высочайшую милость или императрицыно недовольство и даже гнев.

На первом месте в мемуарах — факты служебной деятельности Державина, этапы его карьеры: учеба в казанской гимназии, солдатская служба в Петербурге, участие в подавлении пугачевского восстания , губернаторство в Олонецкой губернии, в Тамбове и, наконец, статская служба в Петербурге при дворе.

Творческая история его произведений — возникновение литературных замыслов, воплощение в завершенные тексты, распространение их в обществе — предстает как единая линия развития внутренней, духовной жизни поэта. Необходимость состоять на государственной службе и духовная потребность писать взаимосвязаны и, по мнению автора, предопределены Высшим промыслом, сложившимися обстоятельствами, характером автора, то есть его судьбой.

Вот как, например, он рассказывает об одном из самых известных своих философских сочинений — об оде «Бог». Еще в младенчестве, «может быть, Провидением предсказано было», что он будет писать о Боге. Дело в том, что в 1744 году «явилась большая, весьма известная ученому свету комета», которая, по словам историка П. И. Бартенева, «отличалась длинным хвостом с шестью загнутыми лучами и производила сильное впечатление на народ».

Показали эту комету и младенцу Державину — «при первом на нее воззрении младенец, указывая на нее перстом, первое слово выговорил: Бог!» Через сорок лет была написана им ода «Бог», которая имела большой успех у современников поэта, как он отметит в «Записках», «которая от всех похваляется», а в наше время входит в золотой фонд отечественной философской поэзии.

От Бога — поэтическое вдохновение, считает Державин, появление его оды «Бог» обусловлено Божьим промыслом, и сам поэт — «черта начальна Божества». Эти мысли продиктованы не греховной гордыней человека, возомнившего себя равным Богу, но являются результатом осмысления сущности всего живого, Божественного происхождения мира и его законов, своего места в этом мире. Исходя из традиционных представлений о Божественном: «О ты, пространством бесконечный, // Живый в движенье вещества, // Теченьем времени предвечный // Без лиц, в трех лицах Божества! // Дух всюду сущий и единый…», как позже пояснит в своих «Объяснениях на Сочинения…» Державин, «автор, кроме Богословского Православной нашей Церкви догмата, разумел тут три понятия метафизические, то есть: бесконечное пространство, беспрерывную жизнь в движении вещества и неокончаемое течение времени, которое Бог в себе вмещает». Поэт, сознавая, что он пред Богом «ничто», приходит к оптимистической мысли о Божественном, высшем происхождении человека: «…Но Ты во мне сияешь // Величеством своих доброт; // Во мне Себя изображаешь, // Как солнце в малой капле вод».

Божественное создание объединяет все: «Я связь миров, повсюду сущих, // Я крайня степень вещества; // Я средоточие живущих, // Черта начальна Божества». Поэтому человек должен быть верным своей божественной природе, помнить о ней и своей жизнью стремиться возвышаться к Богу, не оскорбляя Его низменными и греховными делами: «Но если славословить должно, // То слабым смертным невозможно // Тебя ничем иным почтить, // Как им к Тебе лишь возвышаться, // В безмерной разности теряться // И благодарны слезы лить».

Кабинет Г. Р. Державина. Рисунок непопулярного художника. Начало XIX века.

Одна из важнейших обязанностей и добродетелей дворянина — служба государю на благо отечества. Державин поэтому рассказывает историю своей жизни как историю своей службы, карьеры. «Записки» разделены на главы, соответственно местам и годам службы поэта: «Военная служба до пугачевщины «, «Губернаторство в Петрозаводске «, «Губернаторство в Тамбове «, «Награды и новое назначение » и так далее. Причем наградам придается особое значение, как оно, видимо, и должно быть в идеале.

Ведь еще в книге поучений для юных шляхтичей «Юности честное зерцало» говорится о том, что только из любви человек служит лишь Богу, а своему работодателю — «из милости», и потому всякий труд должен достойно награждаться, и потому не стыдно просить у своего господина прибавки жалованья и не стесняться перечислять своих заслуг, наград и поощрений.

Державин за свою долгую и добросовестную службу получил много наград, но одна из них — первая от государыни императрицы Екатерины II — сыграла особую роль в его судьбе. Вот как он рассказывает об этом в своих «Записках»:

«В один день, когда автор обедал у сего своего начальника, принесен ему почталионом бумажный свиток с надписью: «Из Оренбурга от Киргизской Царевны мурзе Державину». Он удивился и, распечатав, нашел в нем прекрасную золотую, осыпанную бриллиантами, табакерку и в ней 500 червонных. Не мог и не должен он был принять это тайно, не объявив начальнику, чтобы не подать подозрения во взятках, а для того, подошед к нему, показал.

Он, взглянув сперва гневно, проворчал: «Что за подарки от Киргизцев?» Потом, усмотрев модную французскую работу, с язвительною усмешкою сказал: «Хорошо, братец, вижу и поздравляю». Но с того времени закралась в его сердце ненависть и злоба, так что равнодушно с новопрославившимся стихотворцем говорить не мог…» Таков был царский подарок за оду «Фелица».

Интересна история этой оды. Она была написана, как выражаются наши современники, «в стол», то есть не была предназначена для публикации. Как объяснял позже Державин, в ней содержались ироничные и весьма прозрачные намеки на слабости самых влиятельных при дворе вельмож.

Так, например, строфы 5, 6, 7, 8-я относятся «к прихотливому нраву князя Потемкина, который то собирался на войну, то упражнялся в нарядах, пирах и всякого рода роскошах». Строфа 9-я содержит намек на графа Н. И. Панина — любителя псовой охоты, следующая строфа — на С. К. Нарышкина и так далее. Эти легкие, на наш взгляд, не содержащие ни капли злости выпады завершались философской констатацией:

Таков, Фелица, я развратен! Но на меня весь свет похож.

…Но льзя ль не заблуждаться Нам, слабым смертным, в сем пути, Где сам рассудок спотыкаться И должен вслед страстям идти…

Случайно, без ведома автора, ода была переписана и распространилась среди его друзей, стала известна княгине Е. Р. Дашковой, которая, по достоинству оценив стихи, поместила их на первой странице своего нового журнала «Собеседник любителей российской словесности». Выпуск журнала с «Фелицей» был поднесен императрице и произвел на нее сильное впечатление. «Княгиня , вошед к Государыне, встретила ее в слезах и тот журнал в руках держащую; спрашивает Государыня, откуда взяла сие сочинение и кто писал его? Княгиня в нерешительности, что отвечать Государыне, несколько замешкалась; но Императрица сказала: «Не опасайтесь, я только вас о том спрашиваю, кто бы так коротко мог знать меня и умел так меня описать, что видишь, я плачу».

Тут княгиня назвала ей автора и говорила в его пользу».

Главная героиня оды — императрица Екатерина II, названная поэтом Фелицей . И это имя не случайно. Дело в том, что в 1781 году Екатерина II для своих внуков Александра и Константина написала несколько «забавно-поучительных» произведений и среди них «Сказку о царевиче Хлоре». Эта сказка несколько раз переиздавалась, была хорошо известна и популярна не только потому, что написана императрицей, но и потому, что вполне соответствовала идеалам Просвещения: в ней говорилось о воспитании идеальной личности, обладающей высокими морально-нравственными и интеллектуальными достоинствами, умеющей подчинить разуму свои чувства и желания.

Отсюда характерные для литературы эпохи Просвещения особенности: утверждение идеала простого, здорового, активного образа жизни, соблюдения умеренности во всем, стремления к совершенствованию, добродетели; прямолинейное противопоставление похвальных и дурных качеств; «говорящие» имена: Рассудок, Правда, Честность, Брюзга, Леньтяг .

«»Сказка о Царевиче Хлоре» была поводом Сочинителю написать сию оду», — писал Державин об оде «Фелица». Сюжет этой сказки таков. Некий киргизский Хан похитил прелестное и разумное дитя — Царевича Хлора — и, решив испытать его дарования, приказал Царевичу сыскать «цветок розу без шипов, которая не колется». Дочь ханская по имени Фелица решила помочь Хлору выполнить задание и дала ему несколько добрых советов, а в провожатые прислала своего сына, звали которого Рассудок. В сопровождении и под руководством Рассудка Царевич Хлор, минуя общество льстивых, ленивых людей, встречаемых им по дороге, достигает высокой горы, на вершине которой цветет роза без шипов.

Как растолковали сведущие люди, эта роза есть не что иное, как добродетель. Опираясь на посох Правды и Честности, Царевич взбирается на гору и получает заветный цветок и по велению Хана возвращается вместе с ним к своим родителям.

В оде Державина Фелица — персонаж прозаической сказки Екатерины II — отождествляется с автором этой сказки. Поэт обращается к Фелице — Екатерине в первой строфе с просьбой помочь ему, как и Хлору, «взойти на ту высоку гору, // Где роза без шипов растет, // Где добродетель обитает…» Как объясняет Державин, «императрица названа Киргизскою царевною, потому что она сочинила сказку о царевиче Хлоре… а Державин имел свои деревни в соседстве Киргизской Орды, которая числилась в подданстве России». Уже в заглавии оды, под которым она была опубликована в «Собеседнике…» — «Ода к премудрой Киргизкайсацкой царевне Фелице, писанная некоторым татарским мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санктпетербурге…», намечается обобщенный образ богатого вельможи, дворянина, ленивого и подверженного всяческим слабостям.

Державин в своей оде использует образы «Сказки о Царевиче Хлоре», упомянуты и Брюзга с Лентяем: «…Между лентяем и брюзгой, // Между тщеславья и пороком // Нашел кто разве ненароком // Путь добродетели прямой. // Нашел, — но льзя ль не заблуждаться // Нам, слабым смертным, в сем пути…» Только один пример добродетели перед ним — его императрица.

Державинский портрет Фелицы тронул ее до слез — он соответствовал образу просвещенного правителя, неприхотливого в быту и благодетеля своих подданных, снисходительного и справедливого: «Проступки снисхождением правишь, // Как волк овец, людей не давишь, // Ты знаешь прямо цену их… // Ты здраво о заслугах мыслишь, // Достойным воздаешь ты честь…» И в то же время этот образ соответствовал и реальности. В воспоминаниях современников сохранилось немало историй о снисходительности, работоспособности, уме и различных талантах императрицы Екатерины II. Державину не пришлось кривить душой, восхваляя ее достоинства, он пел без лести.

И этим тоже угодил государыне, которая не любила безмерных восхвалений. Об этом осталось интересное свидетельство, которое вызывает в памяти ассоциации с некоторыми событиями нашего времени. Секретарь императрицы, граф Разумовский, писал графу И. И. Шувалову за границу: «Прошлое воскресенье церемония, в которой депутаты просили принять титул Премудрой, Великой, Матери Отечества, на что ответ был достойный сей Монархини: «Премудрость — одному Богу; Великая — о том рассудит потомство; Мать же отечества — то я вас люблю и любима быть желаю»». Этот реальный эпизод отражен у Державина в следующих строках:

Слух идет о твоих поступках, Что ты нимало не горда; Любезна и в делах и в шутках, Приятна в дружбе и тверда; Что ты в напастях равнодушна, А в славе так великодушна, Что отреклась и мудрой слыть.

С воцарением Екатерины II произошли важные изменения в жизни государства. С удивлением и уважением к императрице перечисляет поэт «послабления» в законе, который даровал свободу передвижения: «…свободу // В чужие области скакать» ; «позволил своему народу сребра и золота искать» ; «который воду разрешает, // И лес рубить не запрещает; // Велит и ткать, и прясть, и шить; // Развязывая ум и руки, // Велит любить торги, науки // И счастье дома находить…» — императрица «разрешила свободное производство мануфактур и торговли, чего прежде без сведения Мануфактур-Коллегии делать было не можно». Допускались и такие, неслыханные прежде вольности, как разрешение с именем императрицы «В строке описку поскоблить, // Или портрет неосторожно ее на землю уронить…» «Неслыханное также дело, // Достойное тебя одной, // Что будто ты народу смело // О всем, и вьявь и под рукой, // И знать и мыслить позволяешь, // И о себе не запрещаешь // И быль и небыль говорить».

Однако необходимо помнить, что новые указы и мудрость правителя еще не означали всеобщего благоденствия в стране. Как писал исследователь прошлого века, «в Петербурге не переставала действовать тайная канцелярия, и хлопот у нее было немало. Грабежи, разбои, частые пожары озабочивали властей. Пьянство в кабаках и уличный разврат… азартные игры в кости и карты — среди бела дня и на виду, ростовщичество и изобилие векселей, контрабандная торговля и тому подобное.

Все это были явления обычные, и не гнушались ими первые вельможи… В целом Поволжье грабежи и разбои были популярным ремеслом… На почве крепостного права, или, вернее, бесправия, свободно процветали жестокосердие, произвол, лихоимство, невежество и всевозможные народные бедствия: эпидемии и голод постоянно сменяли друг друга по всему простору земли Русской… все меры против взяток и произвола ни к чему не приводили и скоро были оставлены втуне самой императрицей…» Об этом в торжественной оде, посвященной царице, поэт умалчивает.

Воодушевленный наградой за оду «Фелица», Державин откликнулся на послание императрицы новым стихотворением «Благодарность Фелице», в котором давал обещание и в будущем воспевать идеал добродетели Екатерину — Фелицу:

Когда от бремя дел случится И мне свободный час иметь, Я праздности оставлю узы, Игры, беседы, суеты, Тогда ко мне приидут музы, И лирой возгласишься ты.

Однако со временем для Державина, ставшего личным секретарем императрицы и близко узнавшего жизнь двора, померк идеал «Фелицы», и в своих мемуарах он писал про свои попытки по-прежнему воспеть царицу: «Несколько раз принимался, запираясь по неделе дома, но ничего написать не мог… Не мог он воспламенить так своего духа, чтобы поддерживать свой высокий прежний идеал, когда вблизи увидел подлинник человеческий с великими слабостями». Служба и поэзия взаимообусловливали друг друга: благодаря «Фелице» Державин стал известен императрице и в конце концов сделал карьеру; служба же при дворе развенчала прежний идеал просвещенной монархии, «в пиите» больше не возгорелся «небесный огнь», он уже не пел свою царицу.

Исследователи отмечали автобиографический характер поэзии великого поэта: «Именно эта личностность, живая конкретность художественно-поэтического созерцания сделали творчество Державина важнейшим этапом на путях развития нашей литературы от классицизма к Пушкину и вместе с тем нагляднейшим, красноречивейшим литературным памятником России той эпохи» . Его стихи сопровождали прозу гражданской службы, а его автобиография — «Записки… заключающие в себе жизнь Гаврилы Роман овича Державина» — пронизаны лирикой.