Чем страшна Пиковая Дама?

Читая повесть А. С. Пушкина, современный юноша большее внимание, пожалуй, уделит характеру и судьбе Германна, страстно добивающегося своей цели. Девушки пожалеют бедную воспитанницу, кроткую Лизаньку, счастливо, впрочем, устроившую свою жизнь к концу повествования. А вот образ старой графини школьникам, как правило, неинтересен и скучен.

Когда в литературе последних лет появился одноименный рассказ Людмилы Улицкой, возникла мысль сравнить двух героинь, тем более что один из героев рассказа говорит: «А матушка твоя — настоящая Пиковая Дама. Пушкин с нее писал».

В обоих произведениях история жизни героини, дамы более чем преклонного возраста, является не в самом начале повествования. У Пушкина она рассказывается в дружеском кругу внуком графини и дополняется автором. Улицкая же, применяя кольцевую композицию, сначала знакомит со своей старушкой Мур, а затем следуют страницы, посвященные ее молодости и зрелости, дополняемые воспоминаниями ее дочери Анны Федоровны и монологами самой героини.

Их истории во многом похожи: в молодости — красота, власть над мужчинами, бурная светская жизнь, в старости — бесконечные воспоминания и полное равнодушие к окружающим. А еще желание повелевать и добиваться исполнения всех капризов.

Сравним два отрывка.

А. С. Пушкин «Пиковая дама»

— Прикажи, Лизанька, — сказала она, — карету закладывать, и поедем прогуляться.

Лизанька встала из-за пяльцев и стала убирать свою работу.

— Что ты, мать моя! Глуха что ли! — закричала графиня. — Вели скорей закладывать карету.

— Сейчас! — отвечала тихо барышня и побежала в переднюю.

Слуга вошел и подал графине книги от князя Павла Александровича.

— Хорошо! Благодарить, — сказала графиня. — Лизанька, Лизанька! Да куда ж ты бежишь?

— Одеваться.

— Успеешь, матушка. Сиди здесь. Раскрой-ка первый том, читай вслух…

Барышня взяла книгу и прочла несколько строк.

— Громче! — сказала графиня. — Что с тобою, мать моя? с голосу спала, что ли?.. Погоди: подвинь мне скамеечку, ближе… ну!

Лизавета Ивановна прочла еще две страницы. Графиня зевнула.

— Брось эту книгу, — сказала она, — что за вздор! Отошли это князю Павлу и вели благодарить… Да что ж карета?

— Карета готова, — сказала Лизавета Ивановна, взглянув на улицу.

— Что ж ты не одета? — сказала графиня, — всегда надобно тебя ждать! Это, матушка, несносно.

Лиза побежала в свою комнату. Не прошло двух минут, графиня начала звонить изо всей мочи. Три девушки вбежали в одну дверь, а камердинер — в другую.

— Что это вас не докличешься? — сказала им графиня. — Сказать Лизавете Ивановне, что я ее жду.

Лизавета Ивановна вошла в капоте и в шляпке.

— Наконец, мать моя! — сказала графиня, — что за наряды! Зачем это?.. Кого прельщать?..

А какова погода? — кажется ветер.

— Никак нет-с, ваше сиятельство! Очень тихо-с, — отвечал камердинер.

— Вы всегда говорите наобум! Отворите форточку. Так и есть: ветер! И прехолодный! Отложить карету!

Лизанька, мы не поедем: нечего было наряжаться.

«И вот моя жизнь!» — подумала Лизавета Ивановна.

Л. Улицкая. «Пиковая Дама»

— У тебя кофе, — …повела тонким носом Мур.

Пахло приятно. Но ей всегда хотелось чего-то другого:

— Я бы выпила чашечку шоколада.

— Какао? — Анна Федоровна с готовностью встала из-за стола, не успев даже посожалеть о неудавшемся мелком празднике.

— Почему какао? Это гадость какая-то, ваше какао. Неужели нельзя просто чашечку шоколада?

— Кажется, шоколада нет.

Не было в доме шоколада. То есть был, конечно, — горы шоколадных конфет в огромных коробках, преподнесенных пациентами. Но ни порошка, ни плиточного шоколада не было.

— Пошли Катю или Леночку. Как это, чтобы в доме не было шоколаду?! — возмутилась Мур.

— Сейчас четыре часа утра, — попыталась защититься Анна Федоровна. Но тут же всплеснула руками: — Есть же, Господи, есть!

Она вытащила из буфета непочатую коробку, торопливо вспорола хрусткий целлофан, высыпала горсть конфет и столовым ножом стала отделять толстенькие подошвы конфет от никчемной начинки. Мур, пришедшая было в боевое настроение, при виде такой находчивости сразу же угасла:

— Так принеси-ка ко мне в комнату…

Золоченой маминой ложечкой она снимала тонкую молочную пенку с густого шоколада, когда раздался звон колокольчика: Мур подзывала к себе. Поставив розовую чашку на поднос, Анна Федоровна вошла к матери. Та уже сидела перед ломберным столиком в позе любительницы абсента.

Бронзовый колокольчик, уткнувшись лепестковым лицом в линялое сукно, стоял перед ней.

— Дай мне, пожалуйста, просто молока, безо всякого твоего шоколада.

«Раз, два, три, четыре… десять», — отсчитала привычно Анна Федоровна.

— Знаешь, Мур, последнее молоко ушло в этот шоколад…

— Пусть Катя или Леночка сбегают.

«Раз, два, три, четыре… десять».

— Сейчас половина пятого утра, магазин еще закрыт.

Мур удовлетворенно вздохнула. Узкие брови дрогнули. Анна Федоровна приготовилась ловить чашку. Подсохшая губа с глубокой выемкой, излучающая множество мелких морщинок, растянулась в насмешливой улыбке:

— А стакан простой воды я могу получить в этом доме?

— Конечно, конечно, — заторопилась Анна Федоровна.

Заметили сходство?

Капризная старуха и мученица-жертва.

И все же Пушкин как будто добрее, снисходительнее что ли к своей героине: «Графиня, конечно, не имела злой души, но была своенравна, как женщина, избалованная светом, скупа и погружена в холодный эгоизм…» А старуха Мур Л. Улицкой, по словам ее бывшего зятя, человека умного и проницательного, «чудовище, гений эгоизма, Пиковая Дама, всех уничтожила, всех похоронила…»

Почему же люди, живущие рядом, позволяют так поступать с ними? Почему терпят капризы и обиды?

В пушкинской повести все ясно: бессловесная Лизанька — «домашняя мученица», воспитанница, которая «вслух читала романы и виновата была во всех ошибках автора, она сопровождала графиню в ее прогулках и отвечала за погоду и за мостовую». Причина ее покорности — бедность, зависимость от благодетельницы.

Что же заставляет популярного профессора, искусного хирурга, шестидесятилетнюю Анну Федоровну потакать капризам Мур?

Это очень непростой вопрос, на который сама она отвечает кратко: «Я ее боюсь. И есть долг. И есть жалость». В этих словах — тоже характер.

Другой. Совестливый, сострадательный и мягкий.

Автор отмечает отчаяние, испытываемое «из-за невозможности любить и неспособности не любить эту тонкую, нечеловечески красивую, всегда театрально разодетую женщину, которая приходится родной матерью».

И все же Анна Федоровна, которая всегда, «подчинясь неведомой силе, неслась выполнять очередную материнскую прихоть», один раз в жизни решилась поставить Мур перед фактом семейного неповиновения. Старуха была категорически против поездки правнуков в Грецию, мотивируя это лишь тем, что сама она там никогда не была. Поэтому втайне от нее готовятся иностранные паспорта, получаются визы.

Пушкинская графиня тоже не желает расстаться с тайной трех карт и умирает на глазах у Германна. Явившись ему ночью, она объявляет счастливыми тройку, семерку и туза. Но в третьей игре вместо туза, сулившего Германну огромный выигрыш, в руках у героя оказывается роковая пиковая дама.

А ведь еще эпиграф повести сулил неприятности: «Пиковая Дама означает тайную недоброжелательность».

У Улицкой карточная пиковая дама превращается в реальную Пиковую Даму, но только недоброжелательность ее уже не тайная, а откровенная, доходящая, если что-то делается не по ее желанию, до настоящей агрессии. А угодить Мур почти невозможно: ей, «как беременной женщине, постоянно хотелось чего-то непопулярного, неопределенного, — словом, поди туда, незнамо куда, и принеси то, незнамо что». Складывается впечатление, что вся ее жизнь — цепь непрерывных удовольствий, которые она не забывает вытребовать у окружающих.

Чем не старая графиня?

Наконец тайные приготовления в доме Мур окончены, скоро придет такси, Дети уедут, обман откроется позже, и будущий скандал, который устроит Пиковая Дама, никого уже не пугает. И вдруг неожиданная развязка: смерть Анны Федоровны, налегке выбежавшей за молоком для Мур.

Нелепость этой смерти потрясает. Почему Анна Федоровна? За что?

Ведь сумасшествие Германна — плата за все его злодейства: вскружил голову бедной воспитаннице, уморил старую графиню, погубил собственную душу.

За что платит Анна Федоровна?

А Мур в это время скандалит по поводу вскрывшегося обмана и по привычке — по поводу отсутствия в доме молока. И ее не останавливает даже пощечина, которую «наотмашь влепила» ей внучка, только что потерявшая мать.

— Что? Что? Все равно будет так, как я хочу, — говорит Мур внятно и тихо.

Как ни странно, современная Пиковая Дама помогла понять пушкинскую героиню. Унижая слабых, кротких, добрых, тешит она свое властолюбие, капризничает, привередничает, равнодушная к собственным детям, внукам, живет только для себя, являясь символом крайнего эгоизма.

Береги нас Бог от Пиковой Дамы…