Горькая судьбина. Драма (1859), в сокращении

Все произведения в сокращении этого автора Тысяча душ. Роман (1853- 1858) Горькая судьбина. Драма (1859) В ожидании возвращения с заработков из Петербурга оброчного мужика Анания Яковлева, «человека из души гордого, своеобышного», работящего и хозяйственного, в празднично убранной избе, тревожно поглядывая на заметенную дорогу, беседуют две старухи — Спиридоньевна и Матрена, мать Лизаветы, жены Анания, в отсутствие мужа вступившей в любовную связь с молодым помещиком Чегловым-Соковиным и прижившей от него ребенка. В окно видно, как подъезжает подвода. Ананий, еще не зная ничего, ласково под руку ведет встречавшую его Лизавету в дом и раздает всем гостинцы.

За столом «умные речи» Анания об устройстве чугунки да корабельного дела, о превосходстве торгового человека над мастеровым, обещания нынешним годом взять с собой в Питер Лизавету настораживают собравшихся. Лизавета вспыхивает, а подвыпивший дядя Никон, пустой, задельный мужичонка, за четвертачок подвезший Анания, хвастаясь своим прежним житьем в Питере, вдруг обзывает Анания барским свояком. Услышав о ребенке, Ананий в смятении бросается к жене, к Матрене. Лизавета сначала объясняет бесчестье свое одним только страхом, угрозами, принуждением и желанием спасти от рекрутчины мужа.

Гнев и мука Анания тем сильней, что сам он ни дня, ни ночи не прожил без мысли о доме, превыше всего на свете ставя долг семейный и христианский. В конце концов, овладев собой, он решает, чтобы стыда избежать, Лизавету простить, а мальчонку полуторамесячного усыновить при условии полного прекращения любовных сношений с барином… Тем временем в помещичьем доме, в кабинете на диване сидит, потупив голову, Чеглов-Соковин, опустившийся, худой и изнуренный, а в креслах развалился муж его сестры, цветущий щеголь Золотилов. Он наставляет Чеглова на путь истинный примерами из жизни уездного окружения и собственным опытом благополучной связи с особой низшего сословия. Чеглов слабо сопротивляется цинизму Золотилова, пытаясь доказать, что рассуждения его в тоне Тараса Скотинина, а «крестьянки любить умеют». Когда эта женщина была еще беременна, Чеглов предлагал, чтоб спасти ее от стыда, подкинуть младенца к бурмистру. Она отказалась: «Я им грешна и потерпеть за то должна».

Разговор прерывается приходом бурмистра Калистрата Григорьева с докладом о приезде Анания, его «безобразиях», «тиранстве» и Лизавете, «урвавшейся» к барину. Сквозь рыдания она признается, что у Анания одно теперь намерение — отлучить и увезти ее с сынишкой в Питер, а ей это «хуже смерти», потому что и раньше, выданная насильно, на молодого барина заглядывалась, когда тот приезжал в деревню, а теперь и вовсе «не мужнина жена». Чеглов, поддаваясь на уговоры бурмистра и Лизаветы, соглашается откровенно на равных переговорить с Ананием, объяснив, что здесь дело в любви, и предлагает ему либо денежный выкуп, либо дуэль. Разговор втроем при свидетелях еще больше оскорбляет Анания. Он припоминает бурмистру, как тот обманывал барина с пьяницей-землемером да хлеб воровски продавал. Завязывается перепалка, в ходе которой выясняются подробности семейной жизни Анания, переданные Лизаветой. Ананий в ярости грозит ей расправой.

Испуганный Чеглов приказывает бурмистру следить, чтоб «волоса с головы ее не пало». Бурмистр, давно затаив зло на Анания, задумывает месть. Как и в начале, Матрена и Спиридоньевна обсуждают происшедшее: Чеглов после встречи с Ананием вышел, словно мертвец, таз «полнехонек кровью отхаркнул», Лизавета сутки лежит молча, взаперти, голодная, только зыбку с ребенком перенесли к ней из горенки.

При виде Анания Спиридоньевна, будто ненароком, убегает к бурмистру, который и врывается с мужиками «по барскому указу» «стеречь его бабу» как раз во время нового объяснения Анания с Лизаветой, его уговоров оставить грех, начать по-божески жить в Питере и купить на скопленные деньги лавчонку. Ананий предупреждает, Что, если Лизавета хоть слово при «разбойнике» промолвит, он живой с ней не расстанется.

Бурмистр, переругиваясь, стравливает мужиков с Ананием. В самый разгар перебранки из-за перегородки появляется Лизавета, всклокоченная, в худом сарафане, прилюдно объявляет себя «полюбовницей барской» и требует вести ее к господину — хоть как, без обувки и одежды, «последней коровницей, али собакой». Бурмистр у молодого парня безуспешно пытается силой отобрать полушубок и сапоги — Лизавете до усадьбы добежать только — и в конце концов сбрасывает ей свою сибирку. Лизавета поспешно уносит ее за перегородку, чтобы завернуть ребенка. Ананий врывается следом, отнимает ребенка и в ответ на сопротивление и брань Лизаветы в беспамятстве убивает младенца. Раздается страшный крик.

Мужики в растерянности. Ананий бежит в разбитое окно. В доме Чеглова расположились стряпчий, исправник, собирают крестьян, готовятся к допросу. Бурмистр, распоряжаясь и оправдываясь, «отчего не остановили и не заарестовали», чернит пропавшего Анания и взяткой в сто пятьдесят целковых тайком сговаривается с исполнителями уездной власти быстрее замять дело. Сотский приводит Матрену.

«Дрожа всем телом», она повторяет слова бурмистра: «не была… не знаю». Появляется чиновник особых поручений, молодой человек с выдающеюся вперед челюстью, в франтоватом вицмундире, с длинными красивыми ногтями, честолюбивый, но не умный, просматривает бумаги, гонит всех, выталкивает Матрену, бурмистра и приказывает пытать жену убийцы. Лизавета не держится на ногах, падает и только всхлипывает: «…

Грешница я, грешница» — «в рассудке тронулась». По требованию чиновника из сеней пускают Никона и записывают его пьяные, несвязные показания, чему противится Зо-лотилов, постоянно вмешиваясь в разбирательство с требованием считаться с его «отдельным мнением» касательно дворянства. В это время мужик Давыд Иванов объявляет о поимке Анания, которого встретил у леса на своей полоске, когда боронил. Тот добровольно сдался властям.

Анания заковывают в кандалы. Выражение лица его истощенное и совершенно страдальческое.

На вопрос — «зачем же сдался? Жил бы там в пустыне…

«, на чиновничьи уговоры доказать, что у жены был незаконный ребенок, и тем самым наказанье себе смягчить, — Ананий отвечает: «Не жизни… искать ходил… а смерти чаял…

От суда человеческого можно убежать и спрятаться, а от Божьего некуда! «, «не мне их судьей и докащиком быть: мой грех больше всех ихних…» Чиновник обвиняет мужиков, прежде всего бурмистра, в сговоре, в стачке. Едет к губернатору выводить дело на чистую воду, с ним же Золотилов — отстаивать честь дворянина.

Бурмистр отпущен. Анания собирают в острог. Он прощается со всеми. Бурмистра целует первого, кланяется. Подходит к матери и жене.

Та бросается ему сначала на руки. Он целует ее в голову. Она падает и обнимает его ноги. Матрена его крестит.

Ананий кланяется. Все его провожают. Бабы начинают выть.