Сюжет рассказа Чехова «На пути»

Двумя словами «ничего не произошло» можно описать и сюжет рассказа «На пути», который демонстрирует еще одну вариацию мотива нереализовавшейся любви, своеобразной «любви-невидимки». Рассказ повествует о случайной встрече двух очень разных людей в комнате трактира с нелепым названием «проезжающая», о разговоре до полуночи, о расставании утром — у каждого своя дорога. Ничего особенного как будто не произошло, но что-то очень важное случилось во внутреннем мире сорокалетнего, уставшего от жизни и своего сложного характера Григория Петровича Лихарева и молодой женщины Марии Михайловны Иловайской. Что-то словно сдвинулось с привычного места в душе каждого из них, как будто бы проснулась от долгого сна самая заветная мечта, о которой герои уже успели позабыть в вихре повседневных забот.

Эта встреча показала им, какую прелесть заключают в себе неожиданные и милые дорожные случайности, а обобщенно говоря, случайности жизни (название рассказа помимо своего конкретного значения несет символическую обобщенность: встреча героев одновременно случайна, не важна и полна глубокого смысла и значимости для каждого из них, это — встреча на их жизненном пути).

Примечательно, что о любви в этом произведении не говорится ни слова, но ее атмосферу мы улавливаем безошибочно. У нас не возникает сомнений в том, что герои друг от друга ожидают получить хоть какое-нибудь подтверждение заинтересованности ими как возможными партнерами в жизни, наполненной любовью, как потенциальными спутниками жизни. В чем же дело? Как мы это понимаем? Думается, что писатель использует такую форму повествования о любви, как намек. Очень много эмоционально-информационной нагрузки вынесено за пределы рассказа, возложено на способность домыслить и «дочувствовать», которой обладает читательское восприятие.

Недосказанность в чувствах, которые возникли между героями, усиленная авторской недосказанностью о том, что же на самом деле они испытывают, создает эффект этой проницаемости, невидимости, нереальности любви. Люди покоряются судьбе, а она считает нужным не превращать мимолетное увлечение во что-то серьезное и потому разводит этих людей. Взаимное ожидание друг от друга решительного шага сводит его возможность к нулю. Стоит обратить внимание на то, что даже если герои открываются друг другу в своем чувстве, «позволяют» себе любовь, сближаются, то в итоге они оказываются не более счастливыми, чем Подгорин («У знакомых») или Алехин («О любви»): и для них «самое сложное и трудное только еще начинается». (ХI, 336).

Своеобразной антитезой рассмотренным рассказам выглядят рассказы «Дама с собачкой» и «Страх», в которых герои преодолевают барьеры общественного мнения, свою застенчивость, в чем-то поступаются со своей принципиальностью ради любви, ради дорогого им человека. Но это приносит им душевные муки, чувство вины и ощущение себя в тягостном и неловком положении. Это чувствует Анна Сергеевна и Гуров («Дама с собачкой»), Мария Сергеевна и друг ее мужа («Страх»). Люди глубокопорядочные, честные перед своей совестью и верные своему внутреннему «я», оказываются очень уязвимы и ранимы своим новым положением, которое заставляет их противоречить их нравственным законам. Они поставлены в очень сложные условия, в ситуацию выбора, когда при любом варианте решения жизненной задачи будет пострадавшая сторона.

Поэтому они чувствуют себя глубоко несчастными, понимают безвыходность своего положения, досадуют на жестокость судьбы, которая сыграла с ними злую шутку: подарила им любовь слишком поздно, когда у каждого есть уже семья, груз безрадостной личной жизни, тщетности надежд на лучшее, разочарований.

Любить и продолжать жить «по совести» теперь нельзя, приходится выбирать что-то одно. И герой рассказа «Страх» ставит выше чувство уважения к своему другу, поэтому на другой день после случившегося объяснения в любви к нему Марии Сергеевны он навсегда покидает этот дом, этот город.

Герои рассказа «Дама с собачкой» отдают все-таки предпочтение любви (борьба с чувством долга была долгой и серьезной), но писатель оставляет их как раз в начале, у истоков их трудной, новой, ответственной, очень сложной жизни. И прогнозировать счастливый конец их взаимоотношений довольно трудно. Таким образом, понятие «счастливой любви» является оксюморонным явлением в художественном мире Чехова.

Будучи человеком тонкой, ранимой души А. П. Чехов очень мало распространялся по поводу такого глубоко личного вопроса как вера, отношение к религии. Лишь в своем творчестве намеками, полутонами, стараясь «не давить» на читателя, отражает он свои чувства.

Душевный покой Липы («В овраге»), несмотря на перенесенные потрясения жизни, подвижничество Архиерея («Архиерей») и его смерть с блаженной улыбкой на лице, порыв любви и сострадания, объединивший женщин и студента («Студент») во время рассказа о евангельском событии — это как раз то, к чему не могут прийти страдающие, рефлексирующие герои Чехова, да и он сам.

«Бог, вера, молитва, чистота сердца для Чехова неразрывно связаны только с детством или с детским состоянием души. Уходит детство — и все это исчезает под грубым воздействием жизненной обыденщины»

Однако «детскость» в русской душе остается. «Этой душе присущ идеализм в высшей степени. Пусть западник не верит в чудо, сверхъестественное, но он не должен дерзать разрушать веру в русской душе, так как это идеализм, которому… предопределено спасти Европу»

Мы считаем возможным сделать вывод, что Чехов искал выход и не исключал возможность такого выхода в обращении к Богу. Именно религиозное сознание давало возможность единения, создавало образ «общей идеи», делало жизнь осмысленной. Не абсолютизируя этого пути, приведем в заключение слова самого писателя: «Между «есть бог» и «нет бога» лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из двух этих крайностей, середина же между ними ему неинтересна, и он обыкновенно не знает ничего или очень мало», в то время как «нужно веровать в бога, а если веры нет, то не занимать ее место шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один на один со своей совестью…».